Книга "Крестоносцы" войны - Стефан Гейм

Уиллоуби усмехнулся. Такие разговоры он слышал в Америке и по долгу службы не раз выражал сочувствие тому или иному миллионеру; клиенты их конторы имели право ожидать сочувствия от своих юрисконсультов.

Горькая доля «бедных богачей» не растрогала Иетса.

— Продолжайте, князь, — сказал он.

— Петтингер удостоил меня своим посещением. Он дал мне понять, что я должен… как бы это сказать, пойти ему навстречу. Вот видите, лейтенант, как действовали немцы. Я был очень рад от них избавиться.

— И больше у вас не было с ним связей?

— Ну как же, были, — сказал Березкин.

Он уподобился кораблю, который вышел из тесного порта в открытое море и набирает скорость.

— А теперь о Сурире. Это было в последние дни оккупации Парижа. Вернее, в самый последний день. Я как сейчас помню — стрельба на улицах, все возбуждены, вот оно — долгожданное освобождение!

Он глубоко вздохнул; Иетс заметил, как приставшее к куртке Березкина крошечное перышко, видимо из подушки, отделилось и поплыло по воздуху в оранжевом луче света.

— Этот Петтингер — между прочим, он был всего подполковником, — явился ко мне без доклада. У него был пистолет, и он грозил пристрелить меня, если я не достану ему машины. Лейтенант, я мирный житель! Я решил, что моя жизнь стоит грузовой машины. Я позвонил в гараж и велел прислать за Петтингером грузовик. Фамилия шофера была Сурир.

Уиллоуби внимательно слушал. Был момент, когда все висело на волоске. Но князь оказался превосходным рассказчиком. И версия Березкина в точности совпадала с тем, что сам он выдумал и наплел Девитту в Париже!

А что если бы не совпала? Но, по-видимому, всякий, думая о нацистах, исходит из предположения, что они действуют угрозами и заставляют себя слушаться силой. В своих вымыслах они с князем шли по одной и той же проторенной дорожке. И как знать, — может быть, они оба говорили правду!

Иетс продолжал допрос.

— Видели вы Сурира после того, как Петтингер воспользовался его услугами?

— Нет, сэр, не видел.

— Не знаете ли вы, как его можно найти?

— Нет, разве что в нашем парижском гараже записаны домашние адреса шоферов. Не забывайте, лейтенант, ведь я председатель правления. Я понятия не имею о том, как поставлена работа гаража. Вероятно, шоферы живут у себя дома и с утра являются на работу. А вы как думаете?

Иетс чувствовал, что мало подвигается вперед.

— Как я думаю? Нет, князь, меня интересует, что вы скажете. Чем занимался Сурир помимо работы при вашем гараже?

— Лейтенант! — протянул Березкин со скучающим видом. — Неужели вы думаете, что ваш мистер Дюпон в курсе того, чем занимаются в нерабочее время шоферы его химических заводов?

По тону князя ясно было, что он говорит ровно столько, сколько хочет сказать, и ни слова больше.

Иетс повысил тон.

— Разрешите указать вам, князь, что вы сами подтвердили факт вашего содействия побегу немецкого офицера, — и, наперед отмахнувшись от возражений Березкина, он насмешливо сказал: — Вы оправдываетесь тем, что у Петтингера был револьвер? Тысячи ваших соотечественников не убоялись германских винтовок и не стали коллаборационистами. Да, да, это самое подходящее слово — не будем об этом забывать!

Березкин умоляюще смотрел на Уиллоуби. Уиллоуби, покинув свой наблюдательный пункт у окна, двинулся к Иетсу. Но Иетс не дал ему раскрыть рот.

— Сурир — спекулянт, аферист. Почему это машину для Петтингера должен был доставить именно Сурир? Почему это Петтингер потребовал машину именно у вас? Ваша вина гораздо серьезнее, чем вы хотите это изобразить!

— Майор Уиллоуби! — вскричал князь. — Я не желаю слушать такие вещи! Я человек с положением, с репутацией, и если вы рассчитываете вести со мной дела…

Уиллоуби всплеснул руками.

— Постойте, постойте минуточку! Джентльмены!

То, чего он боялся, случилось. Березкин проговорился.

— Позвольте мне, Иетс, хорошо? Вы недостаточно спокойны, так вы ничего не добьетесь. Вы бросаете какие-то обвинения, зачем? Князь охотно согласился рассказать нам то, что он знает, этого вы не будете отрицать; он даже рассказал нам много нового. Послушайтесь совета старого юриста, ни к чему запугивать людей, а тем более этого человека.

Он повернулся к Березкину.

— Ну вот, князь, теперь расскажите нам еще что-нибудь про этого Петтингера.

Иетс перебил его.

— Простите, майор, но мы условились — задавать вопросы буду я. Итак, князь Березкин, что именно означали ваши слова — «если вы рассчитываете вести со мной дела»… Какие дела?

Березкин успел успокоиться. Он взглянул на Уиллоуби — тот сидел, плотно сжав губы.

— А это я просто так выразился, — сказал князь. — Дела — мое любимое времяпрепровождение, лейтенант. Это слово всегда присутствует в моем лексиконе…

— С кем вести дела, князь?

— С вами, лейтенант, с кем угодно… У человека моего склада все человеческие отношения рано или поздно сводятся к делам. — Он печально покивал головой.

Иетс решил, что с него хватит. Уиллоуби так смягчил удар, который он нанес Березкину, что второй раз тот уже не попадется.

— Ваша очередь, майор! — сказал он едко.

Стоит ли продолжать этот фарс, подумал Уиллоуби. Березкин, по-видимому, был не прочь; по его длинному лицу бродила спокойная, самодовольная улыбка. В конце концов Уиллоуби решил, что не стоит. Гораздо важнее было договориться с Иетсом.

Вернувшись в гостиницу, они прошли в комнату Иетса. Иетс сел на кровать, Уиллоуби — в кресло в углу, возле умывальника. Через открытое окно в комнату неслось оживленное чириканье воробьев.

Иетс мысленно подводил итоги разговора с Березкиным. Дело Торпа придется похоронить, потому что отпала возможность разыскать Сурира. Это расстроило Иетса, но не так сильно, как он ожидал. Неужели и ему передалось общее равнодушие? Или весь этот эпизод стал представляться ему в новом свете, как деталь большой картины, на которой одинаково четко вырисовывается и интрига вокруг листовки Четвертого июля, и скверная путаница в верденском лагере для перемещенных лиц?

Уиллоуби не сиделось в широком мягком кресле. Он подозревал, что Иетс припоминает весь их разговор у Березкина, в особенности злосчастное упоминание князя о делах, и что выводы его неблагоприятны.

— Ну, что же вы не спрашиваете? — заговорил он с вызовом.

— О чем?

— Почему я вздумал защищать Березкина.

— Не имею права.

— Бросьте кривляться. Я вам разрешаю.

— Так почему? — спросил Иетс.

— По двум причинам. Одна из них личная, другая — общая. Возьмем сначала личную причину. Юридическая контора, в которой я состою компаньоном, представляет интересы фирмы Делакруа в Штатах.