Книга Люди полной луны - Александр Экштейн

— Хорошо, — произнес Саша Стариков, натягивая на себя одеяло в белоснежном пододеяльнике и разглядывая сквозь сетчатый парашют усыпанное звездами августовское небо, — тишина. Ни тебе гула машин, ни тебе соседей с музыкой под боком.

— Давай меняться, — предложил Степа, — ты сюда, а я туда.

— Можно, — хмыкнул Саша, — но только с тридцатого июня по тридцатое августа каждый год.

Они засмеялись. И тут же Саша чуть не подпрыгнул на кровати. Со стороны улицы раздался дуплетный выстрел из охотничьего ружья, рев мотоцикла, слова, не входящие в русский орфографический словарь, и звук разбитого стекла.

— Хорошо, — потянулся в постели Степан, — тишина. Это сосед напротив холостыми стреляет в женихов своей дочки. А знаешь, мы задержали авторитетного вора Италию, тебе стоит с ним поговорить. Он антиквариатом занимается, много штучек интересных у него во время обыска нашли, в том числе и из квартиры Клунса, после ограбления которой Хонда исчез, а Клунса спустя три дня повесили, и повесили как-то не совсем понятно. Деньги не взяли, золотой перстень, часы и золотую цепочку с крупным кулоном в виде черепахи из золота не сняли.

— Черепахи? — Саша сел на кровати. — Из такого, немного розоватого старинного золота?

— Не знаю, старинное золото или нет, но розоватое точно.

— Идем допрашивать Италию. — Саша вскочил и стал натягивать брюки.

— Сдурел ты, москвич, или что? — возмутился Степа, тоже вставая и натягивая брюки. — Полвторого ночи.

— Ну и что, — хмыкнул Саша, кивая в сторону улицы. — Люди, как видишь, уже охотятся, гуляют вовсю, а мы же не дичь, чтобы спать в сезон охоты.

— Скажи спасибо, — Степа уже надевал рубашку, — что он еще у нас, а не в СИЗО сидит. Туда бы до девяти часов не пустили.

— Спасибо, — буркнул Саша, обувая туфли, и приказал появившемуся из темноты Пуаро: — Иди и охраняй!

КПЗ в Управлении внутренних дел — это нечто среднее между палатой психиатрической больницы, клубом встреч по интересам и ночлежкой для бомжей.

Слава Савоев, задерживая Италию, конечно же, разрешил ему взять из дома другую одежду взамен исчезнувшей во время неудачной прогулки перед ужином. Поэтому, когда двери камеры захлопнулись за Италией, он был в той одежде, которая вполне уместна для этих мест: «Истинный вор должен легко и непринужденно менять фрак на хэбэ и прямо из зековского бушлата вступать в мир костюмов за десять тысяч долларов». Италия спросил у обитателей камеры:

— Люди есть? — И, вслушиваясь в тишину, сам себе ответил: — Людей нет. Нет так нет, сдвиньтесь в левую сторону плотнее, нечего лежать как на пляже.

В большой камере было около пятнадцати человек разного достоинства, от явных бродяг со следами многочисленных ходок в зону на голове до впавших в депрессивное состояние глав семейств, попавших в КПЗ впервые из-за прямого конфликта с Уголовным кодексом во время так хорошо начинающейся выпивки в кругу друзей, на пустыре, после работы, и едва переступившего восемнадцатилетие молодняка, абсолютно не догадывавшегося о том, что будущее почти можно увидеть, если внимательно приглядеться к шрамам на голове бродяг.

— Вот и я, что, не ждали? — пошутил Италия и расположился на беспрекословно освобожденной для него правой стороне сплошных нар. Всю КПЗ уже облетела весть: «Человек в доме». КПЗ не тюрьма, перекликаться через окно здесь не принято, ибо любое громко произнесенное слово может служить для следователей информацией, а для сменяющихся во дворе управления патрульных поводом для тренировки с дубинками.

…Прошло уже два дня со дня задержания. Италия, лежа на спине и закинув руки за голову, смотрел на нижние доски деревянного шкафа для хранения пластмассовой посуды и передач от родственников. На местном сленге такой шкаф именовался «телевизором». Италия был даже доволен, что шкаф над ним. Во-первых, он заслонял глаза от негасимого света лампочки над дверью камеры, а во-вторых, лучше смотреть на дерево, чем на безобразно побеленный, ржаво-пятнистый потолок. «Подлый мир, — думал Италия. — Интересно, сколько мне на этот раз засветят? — Он понимал, что засветить могут на весь червонец, но также понимал, что вне стен КПЗ уже заработали на его освобождение его друзья, его деловые партнеры, его адвокаты и его деньги. — Скотский мир, — продолжал скорбеть Италия. — Это же надо, как пушистого фраера с поличным накрыли». Во время бесславного задержания у него в доме обнаружили предметы антиквариата из обворованных шниферами квартир. Италия чувствовал, что оперативники не прочь с ним договориться, он где-то в глубине души понимал, что их интересует нечто другое, более важное, ради чего они были готовы закрыть глаза на его манипуляции с законом. Он снова посмотрел на дно шкафа и услышал, как в коридоре стали открывать дверь, которая вела из здания управления в крыло с камерами временного задержания. «Опера или начальство с проверкой пришли», — успел подумать Италия перед тем, как на него обрушился шкаф с продуктами питания и он потерял сознание…

— Кто это его? — огорченно спрашивал Степа Басенок у дежурного по КПЗ, глядя, как Италию с перебинтованной головой несут на носилках для отправки в больницу.

— «Телевизор» колбасой и салом перегрузили, — объяснил дежурный. — Вот он со штырей и сорвался ему на голову.

Саша Стариков подошел к носилкам, внимательно вгляделся в лицо Италии и раздраженно произнес:

— В отрубе прохиндей. Поехали обратно досыпать.

— Тут еще один есть, — сообщил ему Степа, — он с Хондой встречался, Найденов. Парень хороший, со следствием сотрудничает, вполне возможно, что его на днях под подписку о невыезде отпустят.

Независимый, сильный, жизнерадостный, привыкший к просторам Азовского моря Виктор Найденов, впервые в жизни попавший в КПЗ за тридцать лет полной уверенности, что он туда не попадет, после десяти дней нахождения в камере стал похож на человека, который на протяжении года каждый день ожидает исполнения смертного приговора. Глаза у него были затравленными и глубоко запавшими, щетина неровно-пятнистой, плечи сутулыми, а голос плаксивым.

— Ну и что ты нам расскажешь новенького о визитере, что приходил к тебе ночью с Ратушевым и крадеными вещами? — пренебрежительно спросил у Найденова Степа и с недоверием стал его разглядывать.

— Все! — угодливо вскинул голову Найденов.

— И что ты знаешь о нем?

— Ничего.

— Тогда что же ты нам расскажешь?

— Все, — плаксивым голосом повторил Виктор Найденов, вновь вскидывая голову.

Так бывает. Разогнавшийся по жизни человек, незаметно убивший, как в свое время убил двух человек Виктор Найденов, демонстративно выхватывающий у судьбы лучшие моменты, безжалостно отталкивающий людей на пути к своей цели, презирающий слабость и доброту, такой человек, попадая в непредвиденное состояние обитателя тюремной камеры, вдруг сразу и окончательно пугается и становится неприятно-жалким. Тюрьма еще не взялась за Найденова по-настоящему, а он уже был перед ней на коленях, изгибался во всех направлениях.