Книга После нас - Юрий Волгин

Отец Захарий ощупал свою голову и провел пальцем по шраму. Потом посмотрел на Густава, повернулся к людям, ища поддержки, и вдруг упал на руки, встав на четвереньки. В горле у него заклокотало, и его вырвало тугой жидкой струей. Люди отшатнулись, и лишь матушка Мария бросилась к святому отцу, заботливо взяв его за плечи, как и тогда, при его очередном приступе «разговора с Богом».

Густав поморщился, учуяв кислый запах непереваренных консервов вперемешку с морковью и свекольно-чесночным салатом.

– Я не верю, – прокаркал Захарий, и его снова вырвало.

– А я верю, – громко выкрикнул Семен и заковылял к Густаву.

Подошел к нему, убрал руку с костыля и протянул ее страннику.

– Все это выглядит очень странно, но я верю тебе, Густав, – сказал он. – И все, что я услышал из этого плеера, не очень хорошо тебя характеризует как человека. В самом деле, ты настоящий говнюк. Но… ты такой, какой есть. И Бог, этот голос, для многих из нас это настоящее потрясение.

Отец Захарий попытался подняться с колен, у него это не получилось, и он закричал, тряся кулаками и задыхаясь:

– Я не верю, Господи! Я не могу поверить в это!

Матушка Мария обняла его, присев рядом, недалеко от расползающейся лужи зловонной блевотины, и тихонько заплакала. Ей вторило еще несколько голосов из толпы.

Густав пожал руку Семену и сказал:

– Прости меня, что так вышло.

– Тебе не нужно просить прощения. Помнишь, ты сказал, что не надо быть благодарным тебе за спасенную жизнь. Так вот, считай, что мы в расчете.

– Спасибо. – Странник улыбнулся.

– Честно признаться, я всегда колебался в вере, вопрос ведь сложный. Иногда на меня нападало что-то жуткое, засасывающее в трясину неизвестности, и я готов был отдать Богу свою жизнь, целиком, без остатка. А иногда охватывали тоска и неверие, которые я старался порубить на мелкие куски с помощью разума и выкинуть куда подальше. Но не получалось, я всего лишь прятал эти чувства под половичок, что лежит у меня возле кровати. Потом, проснувшись, наступал на них, находил, собирался обратно, и все начиналось заново… Ладно, это уже в прошлом. – Семен досадливо махнул рукой. – Лучше скажи, что там с твоим кораблем, удачно все прошло?

– Пойдем сядем возле подъезда на лавочку, и я тебе все расскажу, – сказал Густав.

И они пошли, как старые друзья, вместе, плечом к плечу.

Люди расходились по домам, поодиночке и группами. Кто-то оставался возле отца Захария, но на расстоянии, не подходя ближе. Он же лежал на земле, а его борода торчала вроде бы горделиво, но одновременно с этим и как поверженный стяг. Матушка Мария сидела рядом и гладила его по голове, что-то быстро, судя по движению губ, проговаривая.

Некоторые жители двора задерживались возле Густава, кивая или говоря ему что-то будничное, другие проносились мимо, неся за собой шлейф ненависти и страха, словно это странник лишил их веры в сказку. Впрочем, так оно в принципе и было, если опустить некоторые моменты.

Густав не обращал на них внимания. Он рассказывал Семену о том, что произошло на территории автоинспекции, и охотник слушал его и, казалось, был полностью погружен в разговор. Но иногда в его глазах мелькало что-то туманное, какая-то пасмурная моросящая туча заслоняла их, и тогда, Густав видел это, Семен не слушал его, а пытался наладить контакт с своим внутренним Я.

Охотник тихо боролся с тем, что сводило с ума отца Захария.

Прошел к себе Игорь. Он не сказал страннику ни слова, только холодно улыбнулся.

А Густав все говорил и говорил, между делом стараясь ногтями оттереть багровые пятна крови у себя с лица.

Рассветало.

Глава 32

Светло-серый дымчатый купол неба. Предрассветные часы. Еще минут тридцать или даже сорок пять, до пробуждения двора. Коровы сонно хлопают глазами, козы трясут кургузыми хвостами и лижут прохладную металлическую сетку забора.

Охрана дремлет на своих местах в полусонном ожидании пересменки. У одного по длинному стволу помпового ружья стекает роса, прокладывая зеркальные дорожки на черной матовой поверхности.

Город находится в состоянии человека, который знает, что скоро прозвенит будильник, но пока что он еще спит с блаженным осознанием того, что у него есть время. Время… в новом мире его сколько угодно. Огромное количество, целое цунами часов и минут, обрушившееся на планету.

Раньше людям всегда не хватало времени. На множество вещей, от мелких до очень крупных. Время постоянно ускользало, за ним гнались, его пытались усмирить, отрезать себе кусочек побольше, направить в нужное русло. Но никогда не получалось. Время сбивало людей, как широкая равнинная речка с сильным течением и холодными, сводящими ноги стремнинами. Теперь же их, вернее, те жалкие остатки, что населяли новый мир, буквально взяли и окунули во время. На, пей, дыши, захлебывайся, выплевывай, глотай.

Но вот что странно – сразу же после этого время утратило свою ценность. Человек получил бразды правления временем. Легион пробил плотину, которая жадно держала весь этот океан тикающих растрат. Время… Да, в какой-то мере оно по-прежнему оставалось независимым и плевать хотело на людские потуги, без промедлений и остановок неся каждого от истока до устья. Но теперь ко времени относились без должного пиетета.

Стало меньше причин для того, чтобы дорожить им. Стало больше возможностей обходить эти самые причины. И появилось множество дорог, на которых значение времени можно было бы сильно принизить, если не исключить вовсе.

Странник стоял возле своего корабля и протирал лобовое стекло. В эту ночь он не спал, посвятив ее глобальной мойке. Он помыл машину, а затем и сам встал под душ, после чего тщательно побрился, и теперь нижняя половина его лица смешно контрастировала с верхней, более темной от загара.

Детальный осмотр корабля показал, что Бояр практически ничего в нем не тронул, только постельное белье на кушетке было грязным. Густав с омерзением выбросил его, заменив тем, на котором ночевал в квартире. С разрешения Семена.

Охотник не стал его провожать, после их разговора на лавочке он пошел спать, так как действительно ослаб и плохо себя чувствовал из-за потери крови. Хотя если бы он подозревал, что больше никогда в жизни не увидит странника, то не поступил бы так. Густав не решился сказать ему, что уезжает столь скоро.

Он вообще никому об этом не сообщил, кроме Маркова и водителя, под щетку «дворника» которого засунул записку с подробным указанием местоположения топливных резервуаров.

Старик же был здесь. Тоже не дремавший ни минуты, всю ночь общавшийся с дочерью, он угрюмо сидел в салоне на пассажирском сиденье и протирал панель влажной губкой.

Вычищенный, пусть и не до блеска, корабль смотрелся отлично. Странник с досадой потер пальцем пятно от птичьего помета, который буквально въелся в краску, но с ним уже ничего нельзя было поделать.