Книга Утро новой эры - Алексей Доронин

Надо было жить, втягиваться в работу, общаться, привыкать к новой рутине. Найти себе, наконец, обычную бабу, если не удается найти любимую.

Он мог попросить не включать его в состав экспедицию. Они еще не дошли до той степени бюрократизации, когда пишутся официальные заявления. Но это уж будет совсем жалко выглядеть. Значит, надо ехать.

К тому же в последний день перед отправкой на него внезапно свалилось новое поручение. Как интеллигента, его постоянно пытались привлечь к различным «творческим» заданиям, например, писать заметки для «Вестника».

Тимофей Михневич, бессменный главред, верстальщик и главный корреспондент «Вестника Подгорного» в одном лице, с утра ждал его в редакции. Пробежав глазами заметку про итоги уборочной страды, он внезапно огорошил Сашу:

– Тут твою кандидатуру обсуждали в качестве хрониста. Богданов предложил. Я бы сам поехал, но староват, к тому же жена малыша ждет. Справишься?

«А я один, и никто слезинки не проронит, если сгину», – подумал Данилов, выслушав еще один аргумент в пользу того, что он должен ехать. Ну что за сучий сын этот сурвайвер, кто его просил вмешиваться?

– Думаю, что справлюсь.

– Ишь ты, – Михневич посмотрел на него с сомнением. – Я этому пять лет учился. Ну да ладно, будешь, как в песне: «С „Лейкой“ и с блокнотом, а то и с пулеметом…». Только это должен быть не сухой отчет о среде, техносфере и угрозах. Ты должен составить живой рассказ о людях, который будет интересно послушать. Потом его запишут на болванку. Будет храниться четыреста лет для потомков. Если найдут, на чем просмотреть…

Дав согласие, Данилов тут же получил полный рюкзак разнообразной мелочевки: карты памяти, сменные объективы, микрофоны, электронный планшет для записей – с монохромным дисплеем, но практически вечной батареей. И большую камеру фирмы «Canon».

– Не потеряй, – напутствовал его Михневич. – Если что, головой отвечаешь.

– Если что, я найду новую.

– Не пойдет, я к этой привык. Я с ней в Убежище пришел.

– Да ладно Вам, не волнуйтесь, – успокоил редактора Данилов, хотя самому в этот момент было не до какой-то камеры. – Буду беречь как зеницу ока.

* * *

Отправление было назначено на шесть утра, когда Подгорный еще спал после очередного трудового дня. Формировалась колонна не на главной площади, а на задворках, в районе стадиона, который при постройке стены наполовину разобрали.

Данилов подумал, что отцам города не очень хочется, чтобы все знали о пункте назначения и составе колонны.

Не было речей и торжественных проводов.

У бойцов, которые оказались в основном не ветеранами, а парнями его возраста, Александр так и не выяснил, куда конкретно они едут. Похоже, никто действительно ничего не знал. В одном сходились все: колонна идет на Урал. Но даже тот, у кого был «кол» по географии, знает, что Урал – это не точка на карте. Более конкретно пункты назначения назывались разные – в пределах Челябинской области, но кто-то говорил и про Башкортостан. Разброс, конечно, большой – от шестисот-семисот до двух с половиной тысяч километров. Так далеко никто из них еще не забирался. Данилов считал, что самыми реалистичными будут числа из середины этого промежутка. И по странному совпадению именно там находились объекты, о которых часто велись разговоры на привалах. Похоже, новый мир потихоньку обрастал своей новой мифологией.

Если кто-то и знал больше, то только командование, но Данилов достаточно хорошо соображал, чтоб таких вопросов не задавать. Сказали ехать – значит надо.

На площади уже стояли два десятка грузовиков, шесть или семь УАЗов и даже один БТР: его крупнокалиберный пулемет грозно нависал над гражданскими автомобилями.

– Все по машинам! – прозвучал приказ. Никакой громкоговоритель товарищу Колесникову был не нужен.

Теперь Александр уже знал, что такое кунг (хотя народных расшифровок этого сокращения существует штук десять) и какую технику называют по имени персонажа японского мультсериала «покемоном». Знал и свое место – в четвертой машине от начала колонны. И умел радоваться тому факту, что между ним и внешним миром будет хотя бы противопульная броня, а не брезент.

Он запрыгнул на подножку и втащил за собой рюкзак. Камера брякнула, и Данилов мысленно пообещал выкинуть эту здоровую дуру с ее 30 мегапикселями, если удастся найти что-нибудь полегче.

Поехали тоже не по главной улице, а сразу свернули на нежилую Советскую. За ней сохранилось старое название, тогда как жилые улицы переименовали в соответствии с новыми реалиями.

Они покинули город через северные ворота, которыми пользовались не каждый день. Данилов понимал, что все это делается для того, чтобы запутать следы.

Дома Подгорного скрылись в утреннем тумане, а еще раньше не стала видна опоясывающая жилой район стена. Проезжая блокпост на въезде, Данилов кожей ощутил, каково это – покидать единственное безопасное место на Земле. Правда, ему это ощущение было не в новинку.

Остальные чувствовали то же самое. Здесь заканчивалась мирная жизнь и цивилизация, и начиналось то, что в исламском богословии называется «Дар аль-харб». «Земля войны». С той разницей, что сами жители города ее завоевывать не собирались. Это отсюда исходила опасность.

Еще в километре от ворот, на расчищенном асфальте восстановленного шоссе, Данилов почувствовал, как все изменилось. Даже разведчики стали собраннее и серьезнее, перестали травить анекдоты и подобрались. Он слышал, что и в этих местах случались нападения и пропадали люди.

В этом заключалось главное назначение стены. Не только не пускать чужих, но и постоянно напоминать своим о том, куда без лишней необходимости идти не надо.

Он повернулся к крохотному окошку, прорезанному в металле борта, через которое пробивался скудный свет. Но смотреть было не на что – разве что на обветшавшее дорожное ограждение и жухлую траву полей за ним. Это лето было коротким. Какой же будет первая «настоящая» зима?

«Ну, прощай, цивилизация, – подумал он. – Надеюсь, еще свидимся».

Хорошо, что я не увиделся с Настей перед отправкой, подумал Александр. Ведь наверняка она была бы не одна.

Почему он ничего не сказал ей? А по кочану. Если бы признался, было бы еще смешнее. По канонам жанра ему полагалось размазывать по лицу слезы, но теперь он редко мог побыть один. А в мужском коллективе показать слабость… тогда уж лучше – головой об стену. Данилов не замыкался в себе, хотя иногда хотелось. На привале, когда просили, рассказывал новым товарищам истории про свой поход. Но сам ни к кому в приятели не лез. Рубахой-парнем он, естественно, не стал, но и объектом травли тоже. Наверное, потому, что для интеллигента был неприхотливым и никогда не жаловался, а при своей комплекции оказался двужильным. Кроме того, Саша не косячил при выполнении обязанностей и не забывал следить за собой.

Поначалу в городе ему было трудно снова приучить себя к соблюдению правил гигиены – за время одиночества он напрочь забыл про мыло и бритву. Но, помня, что грязнуль презирают везде, даже в тюремной камере, он заставил себя снова принять и эти правила жизни в обществе.