Книга Габриэла, корица и гвоздика - Жоржи Амаду

— Ну что ж, очень приятно, сеньор… К вашим услугам…

Через плечо фазендейро Насиб прочел текст визитной карточки, и на него тоже он произвел впечатление. Он покачал головой:

— Вот это да!

Поэт не любил терять времени даром, он выложил на стол большой кожаный портфель и принялся его открывать. Среди провинциальных городов Бразилии Ильеус был одним из крупнейших, и Аржилеу еще предстояло нанести много визитов. Он вытащил пачку билетов на свой литературный вечер.

Выдающийся обитатель Парнаса, к сожалению, зависел от материальных случайностей этого мелкого и гнусного мира, где желудок берет верх над душой.

Поэтому избранник муз приобрел довольно ярко выраженные практические наклонности, и когда выезжал в турне с чтением своих стихов, то из каждого города, где выступал, старался извлечь максимум выгоды!

Особенно когда прибывал в богатый город, вроде Йльеуса, где у жителей много денег. Здесь ему приходилось проявлять незаурядную изворотливость, чтобы создать некоторый запас и тем самым компенсировать скудные доходы в более отсталых городах, где пренебрежение к поэзии и отвращение к литературным вечерам выливалось в грубые выходки и хлопанье дверями. Но, обладая поразительной наглостью, поэт не сдавался и в таких исключительных обстоятельствах. Он настаивал и почти всегда добивался удачи: хоть один билет, но продавал.

Прокурорских доходов едва хватало на нужды многочисленной семьи и на ораву подрастающих детишек.

Семья была большая, — впрочем, не семья, а семьи, так как их было по меньшей мере три. Известный поэт с трудом подчинялся писаным законам, которые, возможно, хороши для простых смертных, но никак не устраивали выдающихся личностей вроде бакалавра Аржилеу Палмейры. Например, закон о браке и закон, карающий многоженцев. Как мог истинный поэт подчиняться таким ограничениям? Он вовсе не хотел жениться, хотя и жил уже около двадцати лет с некогда жизнерадостной, а сейчас постаревшей Аугустой в своем, так сказать, главном доме. Для нее он написал свои первые книги: «Изумруды» и «Брильянты» (все книги Аржилеу носили названия драгоценных или полудрагоценных камней), а она подарила ему пятерых крепких детишек.

Не может специалист по музам специализироваться на одной-единственной музе, он должен обновлять источники своего вдохновения. И он их обновлял. Женщина, повстречавшаяся на его пути, тут же в постели вдохновляла его на сонет. С двумя другими музами-вдохновительницами он создал новые семьи, новые книги. Для Раймунды, цветущей молоденькой мулатки-официантки, ставшей матерью трех его детей, он написал «Бирюзу» и «Рубины». «Сапфиры» и «Топазы» появились на свет благодаря Клементине, вдове, недовольной своим положением, которая родила Геркулеса И Афродиту. Конечно, во всех этих томах, посвященных главным музам, имелись строфы, предназначавшиеся другим музам, рангом пониже. Возможно также, что существовали и другие дети, помимо десяти усыновленных, зарегистрированных и нареченных именами греческих богов и героев, что крайне шокировало священников. Десятерых прожорливых крепышей Палмейры различного возраста, — вернее, двенадцать, так как двое остались у Клементины от покойного мужа, — прокормить было нелегко, ибо они унаследовали легендарный аппетит отца. Именно это, а также любовь к смене впечатлений и стремление повидать новые края привели его к литературным паломничествам во время судебных каникул. Он отправился в путь с запасом книг и парой докладов, уложенных в огромный черный чемодан, под тяжестью которого сгибались плечи самого сильного носильщика.

— Только один? Нет, нет… Обязательно возьмите с собой супругу. А сколько лет вашим детям? В пятнадцать они так чувствительны к поэзии и к идеям, содержащимся в моем докладе. К тому же эти идеи в высшей степени назидательны и полезны для формирования духовного мира молодежи.

— А в вашем докладе нет ничего неприличного? — спросил Рибейриньо, припомнив вечера Леонардо Мотты, который приезжал в Ильеус раз в год и, отнюдь не навязывая билетов, собирал на свои рассказы о сертане полный зал. — Вы не рассказываете непристойных анекдотов?

— За кого вы меня принимаете, мой дорогой? Мои доклады проникнуты самыми нравственными идеями, самыми благородными чувствами.

— Но я же не осуждаю, я даже люблю… По правде сказать, это единственные доклады, которые я посещаю… — Рибейриньо снова смутился, Вы не обижайтесь, но я хочу сказать, что они развлекают, не так ли? Я провинциал и не слишком образован, серьезные доклады нагоняют на меня сон… А спросил я из-за хозяйки и девочек… Могу я их взять или нет? Так сколько стоят четыре билета?

Насиб приобрел два билета, сапожник Фелипе — один. Вечер должен был состояться на следующий день в актовом зале префектуры; вступительное слово взялся произнести Эзекиел Прадо, коллега Аржилеу по университету.

Поэт перешел ко второй, более сложной стороне дела. От билетов почти никто не отказывался. Книги же брали неохотно, морщили нос при виде страниц, где выстроились набранные мелким шрифтом колонки стихов. Даже те, кто решался их купить из интереса или из любезности, окончательно терялись, когда на вопрос о цене автор отвечал:

— На ваше усмотрение… Ведь поэзия не продается. Если бы мне не нужно было оплачивать печать и бумагу, набор и брошюровку, я раздавал бы свои книги бесплатно, как завещал великий поэт. Но… кто может уйти от гнусного материализма жизни? Объемистая книга, содержащая мои последние и самые значительные стихотворения, посвященные жизни этого края и вызывавшие восторженные отзывы в Португалии, стоила мне очень больших денег. А я еще не расплатился за нее. В общем, на ваше усмотрение, мой дорогой друг…

Этот прием давал неплохой результат, если поэт обращался к экспортеру какао или к крупному фазендейро. Мундиньо Фалкан, например, дал за книгу сто мильрейсов и еще купил билет. Полковник Рамиро Бастос дал пятьдесят, но зато приобрел три билета и пригласил поэта отобедать через пару дней. Аржилеу всегда заранее справлялся об особенностях края, который собирался посетить. Таким образом он узнал о политической борьбе в Ильеусе и приехал снабженный рекомендательными письмами и к Мундиньо, и к Рамиро, и к другим влиятельным лицам обеих группировок.

Имея многолетний опыт распространения своих произведений и применяя этот опыт с терпением и настойчивостью, маститый поэт сразу понимал, способен ли покупатель сам заплатить большую сумму или же его нужно спровоцировать на это.

— Двадцать мильрейсов — и мой автограф в придачу.

Если покупатель все еще колебался, Аржилеу становился великодушным и предлагал крайнюю цену:

— Поскольку, как мне кажется, вы проявляете интерес к моей поэзии, вам я уступаю за десять, чтобы вы, сеньор, не остались без своей доли грез, иллюзий и красоты!

Рибейриньо, держа в руке книгу, почесывал затылок. Он взглядом спрашивал доктора, сколько заплатить. Это же просто вымогательство, бросаешь деньги на ветер… Рибейриньо сунул руку в карман и вынул еще двадцать мильрейсов. Он это сделал только для доктора. Насиб не купил книгу, ведь Габриэла едва умела читать, а сам он по горло сыт и теми стихами, которые декламируют в баре Жозуэ и Ари Сантос. Сапожник Фелипе тоже отказался, он был слегка навеселе: