Книга История с привидениями - Питер Страуб

И тут же он испытал сильнейшее желание сделать это — на полной скорости скатиться с холма и, огибая снегоочиститель, врезаться в снег, как будто это нашептывал ему голос Элмера:

«Скорее, мистер Джеймс. Вы мне очень нужны».

Сирс нажал гудок, и Омар повернулся на своем высоком сиденье. Он, качаясь, выставил вверх палец, его лицо, покрытое замерзшим снегом, напоминало маску, и Сирс понял две вещи: Омар пьян и смертельно устал, и он хочет остановить его. Он понимал, что на скользком склоне «Линкольн» не сможет затормозить.

Каркающий голос Элмера отвлек его внимание. Омар остановился, высунулся из кабины и наблюдал, как машина Сирса скользит вниз. Он махал рукой в сторону, как регулировщик. Сирс нажал на тормоза, уже понимая, что происходит, но машина продолжала катиться вниз. Ее словно подгоняло карканье Элмера.

«Сирс… нужны… нужны».

Потом он увидел бегущего к нему навстречу Льюиса Бенедикта в куртке хаки.

«Сирс!» Сирс отпустил тормоз, нажал на газ, и машина, виляя из стороны в сторону, понеслась с холма. За бегущим Льюисом он видел застывшего в кабине Омара Норриса, который что-то кричал.

«Линкольн» проехал сквозь фигуру Льюиса Бенедикта; Сирс закричал и изо всех сил вывернул руль влево. Машина развернулась и врезалась в снегоочиститель.

Закрыв глаза, Сирс ощутил тяжелый удар и стукнулся головой о стекло; в следующую бесконечную секунду машина остановилась.

Сирс открыл глаза и ничего не увидел. Голова болела; коснувшись лба, он почувствовал кровь. Потом он нашарил выключатель. Свет, включившийся в кабине, осветил разбитое лицо Омара Норриса, прижатое к ветровому стеклу. Пять футов снега держали автомобиль, как цемент.

— Давай, братишка, — сказал звучный голос сзади.

И маленькая рука с землей, набившейся под ногти, потянулась к горлу Сирса.

Сирс сам удивился быстроте своей реакции; он отшатнулся, чувствуя боль в шее там, где ее коснулся Фенни. Машину заполнил запах мертвечины. Они сидели сзади, глядя на него горящими глазами, открыв рты.

Его наполнили отвращение и гнев. Он не мог умереть покорно. Сирс дрался в первый раз за шестьдесят лет; его кулак врезался в скулу Грегори Байта и погрузился в мягкую, гниющую массу. Из разорванной щеки полилась сверкающая жидкость.

— Так тебя можно ранить, — сказал Сирс. — Можно, клянусь Богом!

Подвывая, они набросились на него.

Полдень, Рождество

Глава 4

Рики понял, что Хардести пьян, еще в начале разговора. К концу его он знал, что Милберн остался без шерифа.

— Вы знаете, кто это сделал, — Хардести икнул. — Вы все знаете, Готорн. Скажите мне.

— Я слушаю, Уолт. — Рики сидел на диване, глядя на Стеллу, уткнувшую лицо в ладони. Она потакала, потому что отпустила Сирса и даже не попрощалась, не обняла, не благословила. Дон Вандерли сидел на полу рядом с креслом Стеллы, обхватив руками колени.

— Слушаете? Ну что ж, слушайте. Я был моряком, вы знаете это? В Корее. Три нашивки, черт возьми! — раздался треск — Хардести опрокинул стул или разбил лампу. — Три распроклятые нашивки. Можно сказать, герой. Но хрен с ним. Все, можно не ехать на эту чертову ферму. Сосед пришел в одиннадцать и нашел их всех. Элмер их всех убил. Перестрелял. А после этого улегся под своей елкой и отстрелил себе башку. Полиция штата увезла их на вертолете. А теперь скажите мне, Готорн, почему он это сделал. И скажите, как вы об этом узнали.

— Потому что я однажды одолжил машину у его отца. Я знаю, что это звучит нелепо, Уолт.

Дон оглянулся на Стеллу, но она не отнимала рук от лица.

— Нелепо… черт! Ладно, можете искать нового шерифа. Я смываюсь, как только расчистят дорогу. Поеду куда угодно отсюда. Впрочем, куда ехать? Это, что влезло в голову Скэйлсу, оно ведь может куда угодно придти, не так ли, мистер адвокат?

Рики промолчал.

— Вы можете называть это Анной Мостин или как-нибудь еще, мне плевать. Я хочу сказать, я всегда считал вас ослом, Готорн. Можете сами расхлебывать то, что вы заварили, вместе с вашими друзьями, если кто-нибудь из них еще остался. Я буду сидеть здесь, пока не расчистят дорогу, и пристрелю любого, кто подойдет близко. Вот и все.

— А что с Сирсом? — спросил Рики, зная, что Хардести сам ничего не скажет. — Кто-нибудь видел Сирса?

— А, Сирс Джеймс! Конечно полиция и его нашла. Он врезался в снегоочиститель у подножия холма, разворотил его. Можете его забрать, если не боитесь. Уфф, — он снова икнул. — Я нажрался, Готорн. И буду жрать еще. Пока не смоюсь отсюда. И идите все к чертовой матери, — он повесил трубку.

Рики встал.

— Хардести спятил, а Сирс мертв.

Стелла начала плакать; скоро они втроем собрались в маленький кружок, обнимая и поддерживая друг друга.

— Я один остался, — прошептал Рики, уткнувшись в плечо жены. — Боже мой, Стелла. Один.

Вечером, уже в постелях, они все услышали музыку, громкую, ликующую — звон тарелок, трели саксофонов. Доктор Заячья лапка праздновал победу.

Глава 5

После Рождества даже соседи почти не видели друг друга, и те немногие оптимисты, что планировали встречать Новый год, забыли свои планы. Все общественные здания, магазины, церкви и офисы стояли закрытыми; на Уит-роу сугробы доходили до вывесок. Даже бары закрылись, и толстый Хэмфри Стелледж сидел у себя дома с женой, слушая завывание ветра и думая, что когда дороги расчистят, он окупит вынужденный простой — ничто так не гонит людей в бары, как плохие времена. Казалось, если долго слушать этот вой ветра, в конце концов можно расслышать какие-то голоса, сообщающие какие-то ужасные секреты, способные навеки омрачить жизнь. Некоторые горожане просыпались по ночам и видели одного из детей Скэйлсов у своей кровати, окровавленного и ухмыляющегося. После этого уже было невозможно уснуть и забыть этого светящегося призрачным светом Дэйва или Митчелла.

Город знал про Элмера, знал и про Сирса Джеймса и Омара Норриса, а теперь узнал и про шерифа Хардести. Двое братьев Пигрэм пробились к участку на снегоходе, чтобы проверить, правда ли шериф свихнулся. Когда они подошли, в окно высунулось испитое лицо. Хардести погрозил им пистолетом и крикнул, чтобы они убирались. Многие, проходя поблизости, слышали, как шериф дико кричит или беседует сам с собой; впрочем, они уже ни в чем не были уверены среди страшных снов и жизни, превратившейся в самый страшный сон. Многие слышали и музыку по ночам, разухабисто-веселую, но почему-то навевающую ужас, и утыкались лицом в подушку, говоря себе, что это радио или еще что-то.

Питер Берне как-то услышал эту музыку и встал с постели, думая, что пришли за ним. Но за дверью никого не было, и он лег, зажав уши руками, однако дикая музыка не стихала, двигаясь вниз по улице.