Книга 1993 - Сергей Шаргунов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Белый дом был блокирован со всех сторон.
Виктор бродил, намокая и прислушиваясь к разговорам:
– Вы чья дивизия? Дзержинского? А кому служите? Где ваши чистые руки?
– Хватит, Дзержинский сам палачом был. Чека – на идише “скотобойня”. Теперь у сионистов Бейтар, главный там по фамилии Боксер! Эти штурмовать будут – никого не пощадят!
– Я воевал, видишь медали? Ты по какому праву меня не пускаешь?
– Мы за них голосовали, пусти!
– Не в депутатах дело, страну жалко.
– Всех выпускают, никого не впускают.
– Еще дворами можно пролезть.
– Они без света, без воды, без тепла…
– А мы, думаете, как живем? Улица Заморенова, дом три. Сначала телефон отрубили, теперь в холоде и темноте сидим. Сбой, говорят… Устроили нам всё, как в Белом доме. Дети плачут. Бабушка наша простыла.
– Жители чем виноваты?
– Сынки, за что вас купили? Хлеба пожуй, на, милый!
– В четыре утра парень на самосвале подъехал: два бетонных блока свалил. Теперь баррикада что надо, зубы сломаешь.
– Большая! Сколько ее строили! Всякую беду туда грузили!
– Фермер тысячу кур завез. То есть этих… цыплят…
– Не фермер, колхозник!
– Солярка у них кончилась. Съезд при свечах вели.
– О, чуете, костерком повеяло? Чуете, да? Это наши там. На земле спят… Никуда не уходят.
– Теперь Моссовет разгоняют…
– Их чего? Они ж первые демократы, все улицы нам переименовали: и Пушкина, и Чехова, и Горького…
– Уже и за демократов взялись. По телевизору вон у Любимова “Красный квадрат” закрыли.
– Скоро Невзорова прикроют.
– Депутаты в Останкино войти пытались, а их вытолкали…
– Про-пус-кай! Про-пус-кай! Про-пус-кай!
– Да не кричите вы, девушка, всё равно не пропустят.
Виктор, с отсыревшим хребтом и мокрыми ресницами, за которыми туманилось, как под чужими очками, шмыгая ноздрями, куда тоже забилась морось, пошел обратно к метро и поехал в аварийку.
– Давненько не виделись! – встретила Лида. – Никаких обедов… На вызов едь. Варсонофьевский.
– Мы же там недавно делали!
– То-то и оно. Так делали, что опять разорвало.
– Трубы ржавые.
– Я, что ли, виновата? Хорошо отдохнул?
– Неплохо, – Виктор чихнул в пятерню, вышвыривая накопившуюся влагу. – Только моей ни-ни!
– Я же говорила: баба завелась…
– Не, не баба никакая…
– А кто, мужик? – Лида вяло усмехнулась.
Виктор снисходительно махнул на нее рукой.
Появились заторможенный Мальцев и развязный 3якин, работать с ними он не любил, Валерка Белорус уже поджидал на улице за рулем.
Предстояла поганая история: ломать среди луж и дождя асфальт, доковыриваясь до бетонного короба, который тоже надо сломать, прежде чем заняться дырявой трубой.
На завтрак Лена испекла его любимые кабачковые оладьи. Виктора разбудил кисловатый доверительный аромат, вместе с невесомым дымком прокравшийся по ступеням и заползший под дверь. Можно было вставать. Это был запах ласки.
Весь день Лена и Виктор обтекали друг друга, разговаривая как-то непрочно, неуверенно, словно боясь, что мелодия лада, неожиданно найденная ими, может в любой момент оборваться. Таня (школы не было – суббота) не стала включать телек и деликатно ушла погулять.
– Как в Москве дела? – осторожно спросила Лена.
– Да что с ней будет?
Заговорили о будничном. Обсудили зарплаты в аварийке, за которые стыдно, и цены, которые скачут, потом зарплаты соседей (медсестры, газовщика, учительницы), потом Виктор похвалил оладьи:
– Ты в них, что ли, яблоко добавила?
– И лука немного.
– Лука? Не почувствовал.
– Совсем немножко.
– Сама терла? Устала? Хочешь, я тебе кабачок потру?
– Лучше спинку мне потри в ванной… – тихий смешок.
– Это я всегда, – он крякнул.
– Хочешь, запеканку сделаю – с сыром и грибами? Меня тут Ида угостила, а я у нее рецепт взяла… Объедение.
– Сначала грибы нужны.
– В лесу опят немерено было еще неделю назад. На любом пне. Народ корзинами носил. А сейчас не знаю… А помнишь – когда это было? – в позапрошлом, что ли? – мы с ведрами пошли. Два ведра полных набрали. А в прошлом году ничего не было.
– В прошлом вообще беда, Лен. Те, что были, все гнилые, жара стояла… С ведрами-то когда ходили, с нами еще Никифоров был… Жорка покойный… Только это не позапрошлый был… Он летом уже разбился позапрошлого.
– Значит, за год до того, – легко согласилась Лена.
– В этом году погода нормальная: и жара, и дожди – всего поровну.
– Поэтому и грибов много.
В сущности, им не о чем было говорить, но от этого они словно бы стали ближе. В гостиной Виктор сбросил штаны и майку, взял с буфета стопку газет и лег на диван с пожеванной ручкой – разгадывать кроссворды. Лена в мятом, с дыркой в подмышке шафранно-желтом платье свернулась на дочкиной тахте.
– О! Восемь букв! Система власти, сложившаяся после роспуска Государственной думы в 1907 году, – и он вывел почти по складам: – Третьеиюньская… Что? Что третьеиюньская? Слышала такую? Ле-ен!
Она, открыв глаза, пристально смотрела в тусклый потолок, где извивались темные трещинки, неприятные ей, как несколько седых паутинок, найденных недавно в волосах.
– Политика не надоела еще?
– Это не я, Лен, это здесь написано.
– На заборе тоже написано.
– Третьеиюньская…
– Не знаю я, – закрыла глаза.
– Монархия, Лен! – громко сказал Виктор. – Монархия!
– Таня, – вдруг сказала она расклеенным голосом, – подарок у меня просит.
– Какой? – процедил сквозь зубы, так что с закрытыми глазами поняла: грызет ручку.
– Компьютер. Этот… Компьютер “Спектрум”, вот. К телевизору подключаешь и играешь.
– Знаю, мне, что ли, не знать. А на фига козе баян? – спросил незлобиво.
– У Шмаковых уже такой есть. Наша чем хуже? Вить, давай скинемся… Да и мы поиграем. Иногда можно. Говорят, нервы успокаивает. Давай?
– Угу…
– Да?
– Если охота…
– Вить, пополам тогда скинемся?
– Валяй, мне не жалко. Я и сам мог бы сварганить. Процессор достану с контроллером и спаяю.
