Книга Вкус страсти - Дженнифер Блейк

— Прощайте, сир, — произнес Дэвид, склонившись в глубоком поклоне, однако же король заметил его широкую улыбку.

Маргарита сделала реверанс и начала пятиться к двери.

— Прощайте, ваше величество, — сказала она, и голос ее дрогнул. — Правьте долго и справедливо, как и ваши дети после вас.

Лицо Генриха VII потеплело, и он изящным жестом благословил пару.

— Мы благодарим тебя, леди Маргарита. Передавай привет от нас и от нашей королевы своим сестрам.

Еще несколько шагов — и дверь аудиенц-зала открылась перед ними и тут же закрылась за их спинами. Эскорт присоединился к ним в приемной и двинулся за ними по коридору, ведущему к жилым помещениям. Там их оставили одних.

Дэвид взял руку Маргариты и положил ее на свою. Вместе они направились к отведенным ей покоям. Их шаги эхом отражались от мраморного пола коридора и разлетались на несколько ярдов. Когда на пятки им наступал эскорт, молчание было благоразумным, но теперь, когда они оказались одни, Маргарита не могла придумать, что сказать. Или, скорее, ее переполняли эмоции, но она не могла выразить их словами.

Дэвид повернул голову и внимательно посмотрел на ее напряженное лицо, бросил взгляд вперед, на пустой коридор, и снова перевел его на даму. Когда он заговорил, его голос звучал хрипло.

— Ты сердишься?

Сердится ли она? Возможно, ей следовало сердиться, поскольку ее никто не спросил, когда речь зашла о браке. Все же отнюдь не это чувство сейчас переполняло ее.

— Я испытываю облегчение. — Она выдержала его взгляд. — А ты?

— А что я?

— Ты сердишься на меня за то, что так вышло?

— Сержусь за то, что я жив? Едва ли.

— Я имела в виду потерю твоего права на престол.

— Знать имя своего отца и иметь возможность рассказать о нем детям — вот все, чего я когда-либо хотел, а то, что я получил, превзошло мои ожидания. Мне этого достаточно, даже если больше никто и никогда не узнает мою историю. Что касается короны, она не моя и никогда не была моей, милая, хотя мои родители и пребывали в законном браке. Эдуард отобрал ее у своего дяди Генриха VI и затем убил его, чтобы остаться на троне. Теперь ее забрал Генрих VII. Да будет так.

Она пристально посмотрела на него.

— Ты уверен? Теперь брачное свидетельство твоей матери находится у Генриха. Он, конечно, сожжет его, как сжег Titulus Regius, объявивший его королеву бастардом.

— Я уверен.

— Поскольку единственное доказательство твоего высокого положения оказалось в его руках, не было никакой необходимости говорить ему, что признание старой монахини слышали только Астрид и Оливер и что только они могут считаться свидетелями.

— Мы можем предоставить ему эту гарантию для облегчения его сердца позже, когда устроимся в замке, обещанном Генрихом. Но не пытайся отвлечь меня. Я спрашивал, как ты относишься к скорой свадьбе.

Она поджала губы, но ее сердце отчаянно билось, как птичка в клетке.

— Если цель этого брака состоит в том, чтобы дать мне защиту твоей фамилии, то теперь, когда ты получил от меня то, что хотел, я не уверена, что для меня это важно.

Он резко остановился и повернулся к ней лицом.

— Ты ведь так не думаешь.

— Почему? Ничего иного мне пока что не сказали. Все устроили, даже не соизволив узнать мое мнение на сей счет. Теперь мне придется отправиться на север, даже не собрав вещи…

— Конечно, ты будешь счастлива там, ведь ты сможешь постоянно навещать сестер, праздновать с ними Рождество и Пасху, да и обратиться к ним в случае нужды будет несложно.

— Да, ты прав. И Астрид, и Оливер будут рядом, и их дети, которые, конечно же, скоро у них родятся. Но дело не в этом.

— А в чем тогда? — раздраженно спросил он.

— Странно, что меня добивались и меня уговаривали ничуть не больше, чем когда выдавали замуж за Галливела.

— У нас просто не было ни времени, ни выбора. Мне нужно было предложить Генриху условие, иначе он бы просто не поверил…

Ее захлестнула волна такой ярости, какую она еще никогда не испытывала.

— А я, так уж случилось, оказалась рядом?

— Боже, нет, Маргарита! — Он схватил ее за руки, прижал их к своей груди, ладонями к громко бьющемуся сердцу. — Я предложил ему то, что мне совершенно не было нужно, в обмен на единственное, без чего не мог обойтись. Я променял корону на жену и вполне удовлетворен обменом.

— Что ж, впору петь тебе осанну. Но мне-то какая с этого выгода?

— Ничего особо ценного, только мое сердце, моя любовь, моя жизнь, хотя все это было у тебя уже десять лет, если не больше. Неужели ты думала, что я не хотел тебя, не хотел назвать своей так, как сделал это позапрошлой ночью? Боже, да я ненавидел эту чертову клятву, тысячу раз проклинал свою глупость! Ты не можешь знать, чего она мне стоила. Коснуться тебя было бы моим проклятием, ведь тогда я бы не сдержался, стал бы смотреть, и вкушать, и наслаждаться, пока мозг не закипел бы в черепе, а желание не завязало внутренности в узел. Я бы взял тебя и навсегда распрощался с мыслью о спасении своей души и всякой надеждой на рай.

Она внимательно смотрела в его пылающие синие глаза, затуманенные отчаянием.

— Но я приняла решение обольстить тебя, а ты все сопротивлялся. Ты… Ты касался меня, пока я не обезумела от желания, учил меня различным способам получать удовольствие, но ничего не принимал от меня.

— И это был обоюдоострый меч, моя леди, поскольку я не мог причинить тебе боль, не порезав себя на ремни.

— Ты все время меня хотел?

— Разве я не говорил тебе? Моя потребность в тебе была настолько сильной, что я пытался соблазнить тебя всеми способами, кроме конкретных действий, пытался вынудить тебя произнести слова, которые хотел услышать, должен был услышать прежде, чем мог сделать тебя своей.

— Что я освобождаю тебя от клятвы.

— Только это, не больше.

Маргарита тряхнула головой, отбрасывая жалкие оправдания, и, когда она заговорила, ее голос звучал сдавленно.

— Ты мог бы попросить. Я безо всякого принуждения освободила бы тебя от клятвы. По собственной воле.

— Попросить означало бы нарушить клятву, сделать ее ничего не стоящей в глазах Бога. Ты сама должна была освободить меня в знак того, что желаешь меня, испытываешь потребность во мне. Даже… даже в знак своей любви.

— Так было. О да, так и было, — прошептала она.

Он привлек ее к себе, закружил по коридору.

— Скажи это! — потребовал он, когда наконец остановился. — Скажи, что любишь меня.

— Да, — сказала она, и ее глаза жгли слезы, вызванные его ликующим счастьем, яркой надеждой и любовью, сиявшими на его лице. — Я люблю тебя, любила, еще когда мы были парнем и девушкой и сидели на поле клевера. Ты помнишь?