Книга Мастер тату - Сергей Гайдуков

В коридоре, напротив двери номера 1243, стоял большой человек с двумя большими пистолетами. И он стрелял из них. Стрелял прямо в распахнутую дверь.

Львова унесло этим тайфуном, бросило на пол, придавило телом Амирова. Большой человек прошелся по ним, как по асфальту, зашел в комнату и выстрелил в голову Охременко, который застыл, как столб, с телефонной трубкой в руке. Потом – в голову Бородину, который полулежал на кровати.

Потом выстрелы прекратились. Большой человек стоял молча и неподвижно. Львов лежал на полу, чувствуя липкую жидкость у себя на животе. И еще он слышал шаги. Кто-то шел по коридору к номеру 1243.

Этот "кто-то" перешагнул через Львова и через Амирова, молча прошел мимо большого человека с пистолетами и приблизился к цели своего визита. Он решительно потянул на себя дверцу холодильника. Львов закрыл глаза.

Глава 40

Предчувствие не обмануло – опасен был именно беззубый. Она буквально прочитала разорванной плотью – это его пуля. Это он выстрелил ей в ногу.

Лика упала как кошка – на четыре точки. Зверски оглянулась на беззубого, который медленно поднимал пистолет для нового выстрела – и выскочила в коридор. Там она схватилась за кадку с пальмой, встала на ноги и поковыляла в сторону лифта, так быстро, как только могла – бледная, истекающая кровью, но по-прежнему не испытывающая страха. Только злость и решимость.

– Я уйду, – шептала она, вдохновляя себя на долгий путь до лифта. – Я уйду... А что не досталось... Так никому не досталось... Ни мне, ни Себастьяну вонючему...

Навстречу прошел большой человек в кожаной куртке. Он посмотрел сквозь Лику, как будто бы ее и не было в коридоре. Вот и славно, лишние вопросы и разговоры были сейчас ни к чему... Ни к чему будет и пуля в спину, когда беззубый выйдет в коридор. Что-то он медлит, садист проклятый...

Перекошенное испугом старушечье лицо – это дежурная по этажу сдуру вылезла посмотреть на бесплатное представление.

– Что с вами?

– Уйди, дур-ра... – Сил мало, но дежурная от толчка летит с приличной скоростью. Лифт, лифт, лифт...

Она ввалилась в кабину.

– Не так быстро, дорогая.

– Что?!

– Тебя же предупреждали...

– Я...

– Тебя предупреждали. Ты сама выбрала...

– А...

– Мои вещи все еще в номере? Быстро!

– Д-да...

– Спасибо. Ты неважно выглядишь, дорогая. Поранила ножку? Бывает. Если ты помнишь, то твой знак, Луна, олицетворяет поиск тайного знания, скрытого от других. Но также есть и отрицательная сторона твоего знака – лунатизм, безумие, неправильное использование своих способностей...

– Н-нет...

– Пытаешься управлять событиями, но теряешь контроль, и тогда события управляют тобой... И они приводят тебя к концу... Печальному концу...

Лика не знала, что внушает ей больший ужас – лезвие ножа в его руке или желтый блеск его глаз. Холод лезвия, проникающий жаркий взгляд – двойная безумная боль.

Страх пришел. И он был одет в длинное желтое пальто.

Глава 41

– А когда я скажу "три", ты вылезешь из машины и войдешь в это здание. Оно должно быть тебе знакомо. Ты поднимешься на лифте на нужный этаж. И сделаешь то, что нужно. Мы говорили с тобой об этом. Ты помнишь. Ты знаешь. Ты сделаешь.

Молчун медленно качнул подбородком. Это здание действительно было ему знакомо! Он бывал там. Он знал некоторых людей, которые работали в этом здании. Были еще какие-то воспоминания, но смутные, смутные... Поверх всего – желтые кольца. Уже давно. Очень давно.

– Когда ты сделаешь это, то можешь быть свободен. Больше мне не нужны твои услуги. Ты сможешь пойти куда хочешь. Но не раньше, чем сделаешь важное дело в этом здании. Ты понял. Теперь счет. Один. Два. Три.

Молчун вышел из машины, и в ту же секунду "Мерседес" начал двигаться прочь от бизнес-центра. Молчун размеренной походкой вошел внутрь. Охранник кивнул ему – наверное, это был знакомый. Молчун тоже кивнул ему. И вошел в лифт.

Кабина неслась вверх, и где-то на уровне седьмого этажа Молчун почувствовал влагу на своих щеках. Он плакал.

И это была первая за многие дни вещь, которую Молчун сделал не по приказу человека по имени Себастьян, а по собственному внутреннему импульсу. Лифт поднимался вверх, "Мерседес" отъезжал от здания, и поэтому контроль Себастьяна над Молчуном постепенно слабел. Молчун уже мог плакать, но по большому счету он ничего изменить не мог. Он знал, что поднимется на нужный этаж и сделает все, как сказал Себастьян. По счету "три".

После слез стала постепенно проявляться и память. Молчун вспомнил фамилию "Фридкес". Кажется, этот Фридкес потом превратился в Себастьяна, в человека, который посмотрел Молчуну в глаза и сказал: "Подойди и ударь, если сможешь". И Молчун не смог, потому что этот взгляд остановил его как прямое попадание из гаубицы. Он бросил нож, он упал на колени, он заплакал, не в силах отвести своего взгляда от пронизывающих желтых зрачков Себастьяна... А тот будто бы неспешно осматривался внутри головы Молчуна, перебирал воспоминания о прошлом, эмоции, чувства, надежды и страхи. Потом он положил Молчуну на голову свою ладонь и сказал: "Пойдем".

И они пошли... Картинки становились все более резкими, Молчун вспомнил поезд, вспомнил незнакомый город, вспомнил Себастьяна в длинном желтом пальто. И люди – человек в черном, человек в большом кабинете, его охрана, люди в гостиничном номере, девушка в белых джинсах... Все они в конце концов оказались мертвы. И Молчун был рядом, когда они умирали. Что он там делал?

Его тело в кабине лифта оставалось спокойным, сильные руки неподвижно висели, глаза смотрели перед собой. И только его мозг заходился в беззвучном крике, мечась внутри черепной коробки, сжимаясь от проявляющихся картинок недавнего прошлого. Почему в руках у него были пистолеты? Почему потом приходилось менять обоймы? Желтые круги перед глазами – отражения зрачков Себастьяна – не давали ответа. Просто был отсчет. Один. Два. Три. Или обычный хлопок ладоней.

Вскоре Молчуну не стало хватать воздуха. Зато соленой влаги было в избытке, его словно прорвало, словно сэкономленные за всю жизнь слова преобразовались в слезы и стекали сейчас по щекам. Слезы – запоздалое оплакивание никчемной жизни.

Молчун знал об этом наверняка. В панике он пытался вызвать образ мертвого брата, чтобы услышать его голос, и успокоиться, и понять, что все это только кошмарный сон...

Однако брат не появлялся, не говорил, и стало понятно, что брат ушел навсегда – а вместо него в голове Молчуна разъедающей мозг кислотой стала разливаться картина давней летней ночи на юге Чечни, когда к Молчуну подошел такой же контрактник и сказал, что есть проблемы, и сказал, с кем, а Молчун пошел разбираться и увидел в приехавшем из Моздока офицере своего старшего брата, а брат сказал, что чечен, дом которого Молчун с корешами почистили накануне, теперь свой чечен, а значит, нужно все вернуть. И Молчун сказал брату: "Шутишь". А брат сказал, что нет. Кореша Молчуна попросили его еще раз побазарить с братом, и они вышли в сумерках на окраину села, и они говорили, и брат сказал, что предложение Молчуна не прокатит, потому как дело политическое, и что даже придется, быть может, кого-нибудь из корешей посадить, потому что чечен очень нужный.