Книга Имяхранитель - Азамат Козаев

Иван бережно свернул записку, спрятал в карман и направился к подопечной.

Встретились возле мощеной гранитом площадки с сосной в центре. Тут когда-то три Цапли хотели выцарапать Феодоре глаза, выдрать волосы или просто наставить синяков. На этот раз девушка оказалась одета в костюм-сафари песочного цвета, короткие сапожки в тон, совсем без каблуков, зато со шнурами и пряжками, и крошечную шляпку с фазаньим пером.

Иван бросил взгляд на небо. Хотя чего смотреть – полнолуние. Было совершенно непонятно, зачем Цапля вырядилась. Все равно ведь рано или поздно придется раздеваться. «Ну да дело ее», – подумал Иван и спросил:

– Куда барышня желает прогуляться сегодня?

Она посмотрела на него с внезапным интересом и ответила игриво:

– С таким кавалером – куда угодно.

– Тогда позвольте предложить локоток, – включаясь в игру, сказал он и сделал левую руку крендельком.

Она рассмеялась и прижалась к его боку. «Ого!» – подумал Иван и провозгласил:

– В таком случае, куда глаза глядят!

– Да, мой господин! – согласилась она и… куснула его за мочку уха.

«Ого!» – подумал он снова.

Спустя каких-нибудь десять минут, яростно лобзая ее ключицы, торопливо срывая с нее дурацкие тряпки, которых, казалось ему, чрезвычайно, дьявольски много, Иван не думал больше ни о чем. Только на мгновение у него мелькнула мысль, что даже Ипполита не всемогуща. А потом умение Феодоры превратило их в пару исступленно сочетающихся животных.

Нечем расплатиться

К реальности его вернуло знакомое щекочущее ощущение под ложечкой. Неподалеку кто-то подул в беззвучный свисток, призывающий «диких».

– Сонюшка? – громко крикнул Иван и стал натягивать панталоны, крутя головой в поисках Феодоры. Части ее одежды были разбросаны буквально повсюду, сама же Цапля куда-то пропала. Он крикнул еще громче: – Сонюшка, это ты, девочка?

Ответа не было. Он быстро закончил одеваться и позвал:

– Феодора!

Снова тишина, только резко шуршат ветки, раздвигаемые массивными телами. Иван растерянно заметался, но скоро опомнился, взял себя в руки и закрыл глаза, слушая внутренний «компас». Горгов рядом не было, это очевидно. Однако страх, отдаленно напоминающий страх ноктиса, присутствовал и шел откуда-то слева. Имяхранитель бросился туда.

Троица «диких» медленно надвигалась на Феодору. (Опять три, мелькнула у Ивана мысль, опять на нее.) Девушка крошечными шажками отступала и ласково уговаривала безымянных успокоиться, называя милочками, лапушками и умницами. Уговоры словно падали в бездонную яму.

Иван пронзительно свистнул, чем сразу же привлек внимание «диких» к себе.

– Пшли прочь, быстро! – он погрозил гигантским бабам кулаком. Кличек их он доподлинно не помнил, знал только, что похожи на «Бару», поэтому выкрикнул первые пришедшие в голову: – Дара! Мара! Прочь! Живо, живо!

«Дикие» утробно зарычали и переменили направление атаки. Теперь их целью стал имяхранитель, и это заставило его самодовольно ухмыльнуться. Феодора обрела временную безопасность, а большего ему и не требовалось.

Он стряхнул с запястья деревянное кольцо, укрепленное стальным ободком, и катнул в сторону «диких».

Водящие на безымянных всегда оказывали ошеломительное действие. Вот и сейчас рванувшаяся на «диких» гигантская рука в два человеческих роста высотой, собранная из черного тумана и каких-то не то паутин, не то перепонок, заставила их пронзительно завизжать. Секунду назад храбрые и могучие, а сейчас напуганные до смерти бабы сбились в кучу и вопили от страха. Безымянные, как и дети, жутко боятся непонятного.

Иван спокойно миновал их, взял дрожащую Феодору за руку и повел прочь.

Из-за толстенного бука навстречу им вышагнула Бара. На водящего она даже не покосилась.

– Бара, – сказал Иван спокойно, – Бара, уйди. Иначе я тебя убью.

Та облизнулась, отрицательно помотала головой и прыгнула.

Иван встретил ее выброшенными кулаками. Кулаки врезались «дикой» точно в грудь. Любой женщине такой удар причинил бы страшную боль, но чудовищные груди-полусферы Бары не имели ничего общего с молочными железами: они состояли как будто из твердого дерева. Бара лишь слегка отшатнулась, а затем провела серию размашистых ударов, нацеленных Ивану в лицо и горло (он уклонился ото всех), проскользнула под кистенем и в красивом нырке смахнула кольцо водящего в сторону. Пугающая черная рука сейчас же начала таять, а «дикие», освободившиеся от первобытного ужаса, с торжествующими криками побежали на имяхранителя и Цаплю.

Иван до последнего момента рассчитывал обойтись без крови, но сейчас надежда на мирный исход растаяла – так же быстро, как лишенный своего кольца водящий. Навстречу «диким» полетели фрезы. Одна из баб погибла сразу, фреза перерубила ей горло. Вторая, более везучая, лишилась уха: отточенный зубчатый диск срезал его начисто и воткнулся в ствол дерева. Третья, самая быстрая, налетела лбом на шишку кистеня. Иван отдернул Феодору с пути ее рушащегося тела и больше не обращал на покойницу внимания, занявшись безухой. За считанные мгновения имяхранитель вышиб ей нижнюю челюсть, перебил обе ключицы и раздробил коленную чашечку. Однако даже страшно искалеченная, она продолжала тянуться к нему – и тогда он двинул кулаком ей по темени, превратив островерхий колпак в гармошку.

Когда Иван отступил от поверженной противницы, еще продолжавшей слабо шевелиться, за спиной его влажно хрустнуло. Этот же звук он слышал несколько дней назад, когда Бара добила парализованного горга. Имяхранитель выдохнул сквозь зубы, выругался и медленно повернулся. Спешить больше не было смысла.

Бара стояла, держа на вытянутых руках обмякшее тело Феодоры.

– Положи ее, – сказал Иван, – и подойди ко мне.

Бара была чрезвычайно сильна, чуть менее быстра и совсем не имела рукопашной подготовки. Иван вначале измотал ее бросками, подсечками, ударами по низу живота и по печени, а после – тяжело дышащую, но все такую же несломленную – шмякнул лицом об дерево – то самое, в которое воткнулась одна из фрез. Зубчатка пришлась Баре точно в переносицу.

Когда Бара испустила дух, из зарослей выбежала маленькая вонючая старуха, дрессировщица «диких» и, рыдая, набросилась на Ивана со смешной тонкой плеткой. Он безропотно терпел удары, лишь прикрыл одной рукой глаза, а другой пах. Он понимал, что его теперешняя покорность – мизерная цена, которую он может заплатить этой женщине за убийство воспитанниц. Однако больше ему нечем было расплатиться. Умирать он не хотел, а деньги… Вряд ли старуха приняла бы от него деньги.

«Кто? – думал он, морщась от обжигающей боли, и еще больше от душераздирающего плача дрессировщицы. – Кто их натравил на меня, мать вашу?»

Ответ у него был, но он не решался в этом признаться даже самому себе.