Книга Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть 4 - Александр Дюма

– А я ему все время доказывал, что он поступает дурно, не говоря да!

– Значит, ты сообщил ему, что Лавальер его обманывает?

– Да, совершенно недвусмысленно.

– Что же он сказал в ответ?

– Так подпрыгнул, точно собирался перескочить Ла-Манш.

– Наконец-то он сделал хоть что-нибудь! – вздохнула мисс Стюарт. – И то хорошо.

– Но я удержал его, – продолжал Бекингэм, – я оставил его с мисс Мэри и надеюсь, что теперь он не уедет, как собирался.

– Он собирался ехать? – воскликнул король.

– Одно мгновение мне казалось, что никакими человеческими силами его невозможно будет удержать; но глаза мисс Мэри устремлены на него: он останется.

– Вот ты и ошибся, Бекингэм! – сказал король, снова расхохотавшись. – Этот несчастный обречен.

– Обречен на что?

– На то, чтобы быть обманутым или еще хуже: собственными глазами удостовериться в этом.

– На расстоянии и с помощью мисс Грефтон удар будет ослаблен.

– Ничуть; ему не придет на помощь ни расстояние, ни мисс Грефтон. Бражелон отправится в Париж через час.

Бекингэм вздрогнул, мисс Стюарт широко открыла глаза.

– Но ведь ваше величество знаете, что это невозможно. – пожал плечами герцог.

– Увы, дорогой Бекингэм, теперь невозможно обратное.

– Государь, представьте, что этот молодой человек – лев.

– Допустим.

– И что гнев его ужасен.

– Не спорю, друг мой.

– И если он увидит свое несчастье воочию, тем хуже для виновника этого несчастья.

– Очень может быть. Но что же делать?

– Будь этим виновником сам король, – вскричал Бекингэм, – я не поручился бы за его безопасность!

– О, у короля есть мушкетеры, – спокойно проговорил Карл. – Я знаю, что это такое: мне самому приходилось дожидаться в передней в Блуа. У него есть господин д’Артаньян. Вот это телохранитель! Я не побоялся бы двадцати разъяренных Бражелонов, если бы у меня было четверо таких стражей, как д’Артаньян!

– Все же, ваше величество, подумайте об этом, – настаивал Бекингэм.

– Вот смотри, – ответил Карл II, протягивая письмо герцогу, – и суди сам. Как бы ты поступил на моем месте?

Бекингэм взял письмо принцессы и медленно прочитал его, дрожа от волнения:

«Ради себя, ради меня, ради чести и благополучия всех немедленно отошлите во Францию виконта де Бражелона.

Преданная вам сестра Генриетта».

– Что ты на это скажешь, герцог?

– Ей-богу, ничего, – отвечал ошеломленный Бекингэм.

– Неужели ты посоветуешь мне, – с ударением произнес король, – не послушаться моей сестры, когда она так настойчиво просит меня?

– Боже сохрани, государь, и все же…

– Ты не прочитал приписки, герцог; она внизу, и я сам не сразу заметил ее, читай.

Герцог развернул лист и прочитал:

«Тысяча приветствий тем, кто меня любит».

Герцог побледнел и поник головой; листок задрожал в его пальцах, точно бумага превратилась в тяжелый свинец.

Король подождал с минуту и, видя, что Бекингэм молчит, заговорил:

– Итак, пусть он повинуется своей судьбе, как мы повинуемся нашей. Каждый должен перенести свою меру страданий: я уже отстрадал за себя и за своих; я нес двойной крест. Теперь к черту заботы! Пришли мне, герцог, этого дворянина.

Герцог открыл решетчатую дверь павильона и, показывая королю на Рауля и Мэри, которые шли бок о бок, проговорил:

– Ах, государь, какая это жестокость по отношению к бедной мисс Грефтон.

– Полно, полно, зови! – сказал Карл II, хмуря черные брови. – Как все здесь стали чувствительны! Право, мисс Стюарт вытирает себе глаза. Ах, проклятый француз!

Герцог позвал Рауля, а сам предложил руку мисс Грефтон.

– Господин де Бражелон, – начал Карл II, – не правда ли, третьего дня вы просили у меня разрешения вернуться в Париж?

– Да, государь, – отвечал Рауль, озадаченный таким вступлением.

– И я вам отказал, дорогой виконт?

– Да, государь.

– Что же, вы остались недовольны мной?

– Нет, государь, потому что, конечно, у вашего величества были основания для отказа. Ваше величество так мудры и так добры, что все ваши решения надо принимать с благодарностью.

– Я как будто сослался при этом на то, что французский король не выражал желания отозвать вас из Англии?

– Да, государь. Вы действительно сказали это.

– Я передумал, господин де Бражелон; король действительно не назначил срока для вашего возвращения, но он просил меня позаботиться о том, чтобы вы не скучали в Англии; очевидно, вам здесь не нравится, если вы просите меня отпустить вас?

– Я не говорил этого, государь.

– Да, но ваша просьба означала, что жить в другом месте вам было бы приятнее, чем здесь.

В это мгновение Рауль обернулся к двери, где, прислонившись к косяку, рядом с герцогом Бекингэмом, стояла бледная и расстроенная мисс Грефтон.

– Вы не отвечаете? – продолжал Карл. – Старая пословица говорит: «Молчание – знак согласия». Итак, господин де Бражелон, я могу удовлетворить ваше желание; вы можете, когда захотите, уехать во Францию. Я вам разрешаю.

– Государь!.. – воскликнул Рауль.

– Ах! – вздохнула Мэри, сжимая руку Бекингэма.

– Сегодня же вечером вы можете быть в Дувре, – продолжал король, – прилив начинается в два часа ночи.

Ошеломленный Рауль пробормотал несколько слов, похожих не то на благодарность, не то на извинение.

– Прощайте, господин де Бражелон. Желаю вам всех благ, – произнес король, поднимаясь с места. – Сделайте мне одолжение, возьмите на память этот брильянт, который я предназначал для свадебного подарка.

Мисс Грефтон, казалось, сейчас упадет в обморок.

Принимая брильянт, Рауль чувствовал, что его колени дрожат. Он сказал несколько приветственных слов королю и мисс Стюарт и подошел к Бекингэму, чтобы проститься с ним.

Воспользовавшись этим моментом, король удалился.

Герцог хлопотал около мисс Грефтон, стараясь ободрить ее.

– Попросите его остаться, мадемуазель, умоляю вас, – шептал Бекингэм.

– Напротив, я прошу его уехать, – отвечала, собравшись с силами, мисс Грефтон, – я не из тех женщин, у которых гордость сильнее всех других чувств. Если его любят во Франции, пусть он возвращается туда и благословляет меня за то, что я посоветовала ему ехать за своим счастьем. Если его, напротив, там не любят, пусть он вернется, я буду любить его по-прежнему, и его несчастья нисколько не умалят его в моих глазах. На гербе моего рода начертан девиз, который запечатлелся в моем сердце: «Habenti parum, egenti cuncta» – «Имущему – мало, нуждающемуся – все».