Книга Рекло. Роман об именах - Владислав Дронов

Ты же уже знаешь, что скоро тебе нужно будет уехать?

– Да. Только что вот был проинформирован. И я уже знаю о том, что мне предстоит забыть всё.

Джотто Иванович пожал плечами, а затем немного подумав сказал:

– Не мне судить, дружище. Принимай всё как есть. Думаю, то, что забудет твой разум другие части твоего мозга не забудут. Эта станица – перевалочная станция для твоей дальнейшей жизни. Ты тут провёл всего ничего. И так бы забыл всё. Но не бойся, тебя тут не забудут. Я уж точно. Ты, похоже, целый день без сил лежал? Жалко, что многие здесь никогда не узнает о твоей жертве. Знаешь, а может и хорошо, что ты всё забудешь? Может, так выйдет и лучше.

– Нет, не лучше, – резко начал я, позабыв о своей усталости. – Никто больше не вправе управлять мной или моей памятью. Дело тут не в квантовой физике, потусторонних явлениях, разрывах или ещё чём-то. Дело в более большем и великом. Я ничего не забуду. Я сделаю так, чтобы вы не исчезли. И я сделаю так, чтобы Лёник не исчез. Это произойдет здесь. Ожидайте. А теперь мне нужно отдохнуть.

Джотто Иванович смотрел на меня сквозь свои очки ошарашенными глазами, затем немного смягчил взгляд, довольно кивнул мне, поправил свои волосы и двинулся куда-то в сторону берега. Затем, когда он отошел на приличное расстояние, резко остановился и повернулся в мою сторону. Я уже было заходил в дом, но немного опешил, заметив это. Джотто Иванович стоял где-то впереди в сумерках и махал левой рукой:

– Я буду ждать, Василе! Буду ждать! – прокричал он и продолжил свой путь.

Дома на диване сидел Никита Соломонович, который также, как и Богдан Алексеевич был обеспокоен моей прогулкой, но после нескольких типичных врачебных проверок настроение его пришло в норму. Вчетвером: Я, Богдан Алексеевич, Никита Соломонович и иногда Мария Семеновна смотрели весь вечер найденную хозяином дома кассету с документальным фильмом. Было занятно. Больше всего меня поражала парадоксальность джунглей. Столько растительности, а есть совсем и нечего. Совсем обессиленный я уснул на диване на моменте с миграцией жуков. Проснулся уже в кровати ночью от того, что довольно сильно хотелось пить. Благо, что стакан воды стоял прямо на моей тумбочке. Оставалось лишь всматриваться в окно и ожидать, пока сон снова приберёт мой разум к своим рукам, но мне не спалось. В голову лезли самые разные мысли относительно сегодняшнего и вообще всех дней, проведённых здесь. Приходило осознание. Я – говорящий с «пустотой». Нечто неизвестное направило меня сюда? И я ведь принадлежу к этому неизвестному. Куда оно ещё меня направляло? Прошу у самого себя прощения за формулировку. Но ведь если я – часть этого нечто, выходит, что я – нечто. В голове появилась ещё одна мысль. Почему они все говорят про разговор с пустотой? Пустота – это про отсутствие, но всё, что я видел свидетельствовало только о присутствии чего-то. Эта темнота, окружившая меня, была полной. Более того, пустота не может говорить. Уже не замечая того, как мысли меня поглощают, я погрузился в долгий и очень вязкий сон, который естественно полностью выветрился из моей памяти утром. Кстати, здесь мне удалось приобрести классный навык – вставать утром без будильника. Не знаю, как это работает, но вот уже несколько недель здесь просыпаюсь ровно в одно время. Но с другой стороны, время здесь не имеет никакого значения.

Сейчас только пришёл со своего дневного оздоровительного променада. После завтрака я сразу пошел к Оне. На Джотто Ивановича уже можно было не рассчитывать. Я-то думал, что всё здесь построено благодаря чудесам квантовой физики или ещё чего подобного, но постепенно ко мне приходит осознание того, что счастье здесь строится на несчастьях других людей. Вчера ночью мне удалось перед сном хорошенько подумать, и вот что я вспомнил. Очень малозначительную деталь, о которой можно было бы вспомнить и пораньше. Запись разрывов Джотто Ивановича. Но мне нужно будет сходить и проверить это сегодня вечером. Я просил Ону присоединиться ко мне, уйти со мной, быть со мной.

– Ты хочешь, чтобы я присоединилась к тебе, но я не могу присоединяться, – сказала она не отрываясь от старого квеста про пиратов. – Тому, кто уже встроился в систему нужно из неё выйти, чтобы присоединиться к чему-то. Это звучало слишком сложно, наверное. Забудь. Скажу по-другому. Это твой путь. Целиком. И ты его должен пройти один. Или почти один. Я почти допустила мысль о том, что этот путь был предопределён с самого начала и чуть не лишилась из-за этих мыслей самой себя, но ты меня обрадовал. Даже вдохновение на картину появилось. Тебе, кстати, понравилось?

– Понравилось. Но чему ты так обрадовалась?

– Ты назвал моё имя. Настоящее имя. Идеальный тембр, идеальное выражение голоса. Это было и правда моё имя. Ты не должен был научиться всему этому. Вероятность… – она немного замялась. – Ненавижу это слово. Вероятность того, что всё сложилось так настолько мала, что выживший другой ты – это детский лепет. Хотя и это было важно. Теперь о вероятностях можно забыть навсегда. Я же говорила, что всё дело в искусстве. И ты теперь к этому пришел. Ты уже понял в чём дело? Догадался?

– Мой дневник? – начиная понимать неуверенно спросил я.

Она утвердительно замахала головой, а затем начала ускоренно щелкать мышкой, пытаясь выиграть в какой-то простенькой мини-игре.

– Теперь дело за последними главами и интерпретацией. Ты уже умеешь описывать реальность, как те вуайеристы-любители, умеешь называть имена, как светящееся дурачье. Для полноты не хватает чего-то, правда? Тебе ведь осталось позвать кого-то, чтобы закончить свою историю хорошо.

– Для полноты, – повторил я. – У тебя есть свободный холст?

– Конечно, ты ещё комедию ломаешь. Все давно готово. Ты уже знаешь, что делать?

– Да, но можно ли подождать до вечера?

– Ты и сам знаешь.

Мне нужно было пройтись и подумать обо всём. Я встретил ту самую бабушку, Джотто Ивановича, смотрительницу кладбища. Осталось чуть-чуть.

Вот в чём загвоздка. Любой написанный текст, даже этот самый дневник, описывающий моё пребывание здесь, разыгрывает спектакль между двумя ролями – творцом и читающим. Здесь ничего не попишешь. Есть писатель, описывающий происходящее. Он создаёт образы, рисует текстом или описывает происходящее. А есть читатель, интерпретирующий всё прочитанное. Одно существует ради другого. Писатель примеряет на себя роль читателя, перечитывает текст, подгоняет его под стандарты, заботится о целостности повествования, о его сюжетной структуре, межличностных отношениях между персонажами. Читатель примеряет на себя роль творца, когда создаёт в своей голове образы, которые произведение транслирует. Он домысливает детали, которых не было описано, очерчивает для себя