Книга Записки нечаянного богача 2 - Олег Дмитриев

Левая рука рванулась вперед, нацелив зажатую в ней тростиночку в грудь зверя. В это же время я влетел со всего разгона правым плечом в бок вепря, перехватившись с палки за его здоровенное щетинистое ухо. Сила удара смазалась. Пожалуй, стой он на месте — вообще ничего бы не произошло, с таким же успехом можно было колотиться о любую сосну в округе. Но кабан бежал, и, видимо, в момент сшибки опирался на землю не всеми копытами, поэтому его повело направо, а передние ноги подломились. Я умудрился как-то согнуть левую руку, не выпуская смятого в кулаке уха, порвав, кажется половину мышц в ней, но подтянул себя ближе к ещё скользившему по мху чудищу. Правой рукой с зажатой обратным хватом финкой ударил куда-то между грудью и плечом. Железо скользнуло внутрь как-то незаметно, деликатно, по-воровски, не обратив никакого внимания на шерсть и толстую шкуру. Я закрутил кистью, стараясь сильнее расширить рану, наверное, больше напоминавшую прокол, и вряд ли способную чем-то навредить этой громадине. Кабан завизжал, да так мерзко, что аж уши заболели. В это время проклятая физика опомнилась и по инерции перекинула меня через его жесткий загривок, исцарапав щетиной шею и щеку. Изо всех сил пытаясь сгруппироваться, подтягивая колени к груди, хотелось немедленно найти любую точку опоры, чтобы скорее отскочить от опасной твари. Но едва ноги коснулись земли — кабан махнул головой, ударив меня в бедро, и я отлетел в сторону. Левая лопатка как-то неприятно чавкнула и вспыхнула болью, но исключительно снаружи, что меня даже как-то обрадовало.

Темно-бурая туша вепря колыхалась из стороны в сторону, пытаясь подтянуть под себя такие несоразмерно тонкие ноги. Копыта скребли по мху, вырывая его отдельными прядями и целыми клоками. Визг, резавший уши, перешёл в какое-то бульканье, потом в булькающий кашель. А потом затихли они оба — и кашель, и весь кабан. От его рыла до отчаянно дрожавших Петькиных ног было от силы метра полтора. Я попытался дотянуться правой рукой до левой лопатки, но боль одновременно пробила и спину, и ногу. Посмотрев вниз, увидел, что сижу во мху, прислонившись к ёлке, штаны на правом бедре распороты почти до голени, а на ноге — рваная, сильно кровящая рана. Особенно запомнилась дергающаяся в такт колотившемуся сердцу красная трубочка внутри, примерно сантиметр-полтора в диаметре. Захотелось сглотнуть, но во рту и глотке пересохло настолько, что только язык по нёбу проскрёб с неприятным шуршанием.

— Димка! — брат рванулся ко мне, поскальзываясь возле туши, хотя и огибал ее по приличной дуге. Подбежав, он рухнул рядом на колени и замер, уперевшись грудью в мою выставленную ладонь. Интересно, это у меня рука ходуном ходила, или его так трясло? Или нас обоих?

— Тихо! Не трогай меня, — казалось, крови во мне не осталось вовсе — всю выжал чистый адреналин. Значит, когда начнёт отпускать — будет очень больно. Не хватало ещё чего-нибудь повредить в суете. — Посмотри на спине, за левым плечом — что там?

Брат осторожно отполз на коленках назад, поднялся и обошёл меня слева. Судя по его прозвучавшей реплике — там стояла жрица любви. Судя по тональности — старая и очень страшная.

— Гони её нахрен, вообще не до них сейчас, — отреагировал я. — Что видишь, говори?

— Он тебя на ветку насадил, — дрожащим голосом проговорил брат. — У тебя дыра в спине.

— Петь, подыши носом. Раза три, глубоко, — посоветовал я. Он послушно запыхтел.

— А теперь спокойно, но информативно. Размер раны, края, что в ней и вокруг. По порядку.

— Сверху вниз с пачку сигарет, — включились образно-оценочные функции.

— Обычных или сотки? — уточнил я на всякий случай, закрепляя успех. Два сантиметра разницы особо погоды не сделают.

— Сотки. Края неровные, кровит несильно. В ней какая-то хренота белая. Это кость что ли? — и брат снова запыхтел носом. Нас с детства одни и те же родители-медработники учили одному и тому же: если тошнит — глубоко дыши, будто цветы нюхаешь. Вот он и нюхал.

— Вокруг труха какая-то, щепки и кора, — завершил он осмотр.

— Пузырей розовых или пены там точно нет? — уточнил я вроде бы спокойно, но сам замер и даже пальцы скрестил на правой руке.

— Нет, точно нет, — отозвался Петька.

— Тогда надергай мху охапку, где почище, и приложи. Притянуть бы чем, чёрт, ни верёвки, ни бинта нету. О, стой! — подтянув осторожно здоровую левую ногу, развязал и вытянул из берца шнурок. Брат уже успел надергать мох. То, что корни и землю совать в открытую рану не стоит, он тоже знал, поэтому оборвал нижние концы. Приложив белым вниз, зелёным вверх, примотал всю охапку осторожно, бережно даже, затянув узлом на груди.

— Дим, а с ногой что? — тихо спросил он, подойдя ближе.

— С ногой всё отлично, Петь. Без ноги хреново, а с ней — очень хорошо. Теперь главное, чтобы так и осталось, — задумчиво проговорил я, глядя на бедро. Трубочка внутри колотилась уже пореже. И то вперёд.

— А это чего там, Дим? — спросил брат, кажется, именно про неё.

— А это, брат, бедренная артерия. Если бы свинья мне ее порвала — я бы уже давно помер. Говорю же — всё просто отлично. Так, тащи ещё столько же мха и размотай мне второй шнурок, только ногу не тряси.

Чёрную верёвочку из ботинка он тащил опасливо, как гадюку за хвост. Выглядев при этом, как сапёр из классических американских боевиков: лицо напряженное, пот на лбу. Потом мы вместе перетянули бедро жгутом выше раны, на неё навалили мох, сверху Петькину футболку, а поверх всего этого расстегая — его же куртку, завязав рукава с противоположной стороны. Петька упал рядом, всё ещё пляшущими руками достал пачку сигарет, рассыпав половину, поднял две, прикурил и одну дал мне.

— Слушай дальше. Сейчас ты идёшь и забираешь обе полных корзины. Потом рысью бежишь с ними домой. Там, поди, на ушах все стоят и нас давно схоронили. Матери говоришь, запоминай: «Йод, новокаин, шовный, перевязочный». Четыре слова. Повтори! — велел я. Он повторил.

— В сарае глянь, вроде бы я там тачку какую-то видел. Любую хрень с колесами, которую можно катить — кати сюда. Да! Топор и нож побольше не забудь. Одним ножом мы свинёнка долго ковырять будем. Мать с Надей озаботь чем-нибудь, чтоб