Книга Бойня - Оса Эриксдоттер

Ландон вышел в прихожую. Там стоял Стальберг.

– Жена, – сказал он, словно извиняясь, и спрятал мобильник.

Ландон кивнул. Виноватый тон объясним: они договорились не пользоваться мобильной связью.

– Я проверил углы наблюдения.

– И как?

– Для такого расстояния идеально.

Ландон взял с тумбочки ключи:

– Надо купить что-то из еды. Конечно, лучше бы не высовывать носа, но не умирать же с голода.

– Хотите, чтобы я остался?

– Если выдержите, Гэри. Здесь даже сесть негде.

– А пол? Лэптоп на коленях – уже забыли молодость?

– Погодите-ка… я видел в багажнике какие-то одеяла и, кажется, даже надувной матрас. Принесу, когда вернусь. Кстати… есть какие-то пожелания насчет еды?

– Праздник… должна быть традиция. Лютефиск?[52] – Стальберг притворно расширил глаза от ужаса.

Ландон улыбнулся:

– Не пугайтесь. Но селедка, вообще-то, обязательна. Если ее еще не запретили. Слишком много сахара, на правительственный вкус.

– Сахар? В селедке?

– Добро пожаловать в Швецию.

Стальберг засмеялся и покачал головой:

– Вы тут все психи. Эпидемия опасней, чем я предполагал.

К вечеру, когда позвонил Никлас, они уже прикончили большую упаковку хрустящих хлебцев и две банки селедки в сладковатом горчичном соусе. Остатки истерзанного до неузнаваемости вестерботтенского сыра лежали на мятой пластиковой упаковке и заливались слезами от унижения. Из десятка принесенных Ландоном одноразовых вилок не сломались только три.

– Ты уверен? – в третий раз спросил Ландон, пробормотал “окей” и нажал кнопку отбоя. – О дьявол…

– Плохие новости?

– В Упсале то же самое. Завтра утром в десять. Никлас нашел двух женщин, они получили вызовы. До сих пор не знаю, как называть, – вызовы? Или приглашения?.. Приглашения на казнь, как у Набокова? Снова Кафедральный собор…

– Но это же никак не изменит программу в “Глобене”?

– Нет, но это меняет всю ситуацию. Подумайте – похоже, они решили провести акцию во всей Швеции. Мы никогда не сможем их остановить…

– Так что мы делаем?

– Дьявол, – повторил Ландон. – Я-то надеялся, вы успеете…

Он осекся. Конечно, формально Стальберг прав, но в душе кипел гнев. Почему он, известный всему миру журналист, не мог написать сразу? Или мистер Пулитцер пожелал дождаться истребления половины страны, чтобы материал выглядел поубедительнее? Мне надо увидеть самому… Что это? Высокий профессионализм или тотальное равнодушие?

Ландон попытался усмирить бушующую ярость. Не хватало им только перессориться, и тогда вообще все пойдет псу под хвост. А чем он сам-то лучше? Каким еще способом можно показать Стальбергу, что происходит нечто чудовищное, если на дать этому чему-то произойти?

Да, но не просто произойти.

Произойти опять.

– Мы пока не знаем, везде ли все идет по одному и тому же сценарию. То, что людей собирают на какую-то встречу, еще не значит, что…

– …их везут на бойню? А может, их везут в оздоровительные лагеря? Для тучных, как они выражаются. Бросьте, профессор.

Стальберг уже развивал эту мысль в течение дня. Мол, то, что Ландон видел в Фалунде, – исключение, вышедший из-под контроля эксперимент. А другие лагеря Партии Здоровья – именно то, о чем они пишут, просто тренировочные сборы. Большие нагрузки? Да. Тяжелая диета? Да. Военная дисциплина? Да. Но и результаты впечатляющие.

Ландон понимал Стальберга, но сам ни секунды не верил в эту пропаганду. Все свидетели, которых удалось найти Никласу, повторяли одно и то же: скотовозы. Они видели скотовозы. Ночью. “Вы уверены?” – “Да, это были скотовозы”.

И где эти образцово-показательные оздоровительные лагеря? Почему их никому не показывают? Боятся, как сказал Стальбергу Юхан Сверд, “социального давления”?

Вранье.

Видимо, Ландону плохо удалось скрыть неприязнь. Стальберг посмотрел на него с беспокойством.

– Ландон… я делаю свою работу. Поймите: чтобы репортаж, о которым вы говорите, взорвал общественное мнение всерьез, слухов недостаточно.

– Я только…

– Понимаю. Вы уже видели.

– Да.

– Понимаю…

– Вряд ли, – довольно резко произнес Ландон и тут же пожалел.

Стальберг хотел запротестовать, но Ландон примирительно поднял руку:

– Гэри, мы же все делаем по вашему плану. Когда их погрузят в грузовики, мы следуем за ними. Делаем снимки. Даем сигнал вашим друзьям в Штатах, поднимаем шум на весь мир, пока они не успели… Не шум, а грохот.

– Вы меня переоцениваете, Ландон.

– Если вы покажете то, что видел я, весь мир встанет на дыбы. Меня беспокоит время.

– Сколько они держали ее в Фалунде? Я имею в виду, Хелену?

– Пять суток.

– Тогда у нас есть время.

– Не уверен. Вспомните – Хелену схватили дома. В индивидуальном, так сказать, порядке. А сейчас… сейчас они везут всех сразу. Конечно, есть надежда, что именно поскольку их так много… с другой стороны, они совершенствуются. Никакой гарантии, что теперь они не отправляют скотовозы прямо на…

Он не смог заставить себя произнести слово. Вместо него это сделал Стальберг.

– Где ближайшая к Стокгольму бойня?

Ландон подавил приступ тошноты.

– Простите, – неожиданно мягко сказал Стальберг. – Я понимаю, насколько вам страшно об этом думать, когда перед глазами… визуальный ряд, простите за журналистский жаргон. Я подумал, нам будет легче, если мы заранее будем знать, куда они… хотя бы примерно.

– У меня есть карта.

– Мне кажется, вы неважно себя чувствуете. Вы в состоянии?..

– Я неважно себя чувствую уже четыре года. Привык.

Стальберг печально улыбнулся.

– Знаете… когда все это кончится, поедете со мной в Нью-Йорк. Возьмете Хелену с дочкой. Манхэттен – идеальное место для забвения.

– Посмотрим…

– Вы наверняка мечтаете оставить позади…

– Моя подруга заболела. Они подтолкнули ее к тяжелой форме анорексии. Таяла на глазах, и ничто не могло ее остановить. Ничто и никто. Даже я.

– Очень сожалею…

– Я не выдержал. Говорить с ней было бессмысленно, а протестовать – тем более. Поначалу ни о чем не догадываешься, а когда догадался, уже поздно. Их стратегия в этом и заключается. Минимальные, незаметные изменения, никто не успевает среагировать. Сегодня один закон – запрещено то-то… Мелочь какая-нибудь, вроде, к примеру, налог на сахар повысили на три процента. Или на пять. Завтра другой, послезавтра третий. Новые законы… какие там законы! Никакие это не законы, часть партийной программы. Сверд и не скрывает. И народ… я бы сказал, не народ, а население… Население глотает наживку вместе с крючком. Остается подсечь, уже не сорвется.