Книга Танцы со смертью: Жить и умирать в доме милосердия - Берт Кейзер

И, подмигнув, обращается ко мне: «Ведь примерно так действует алхимия любви, Антон?»

Альтернативная медицина во всей своей неопределенности исходит из того, что люди сами вызывают свои болезни и должны упрекать в этом самих себя. Собственная доля в причинах болезни не есть нечто понятное, как, например, связь между курением и раком легких, нет, это лежит гораздо «глубже» – «за» курением находится нечто, могущее с таким же успехом привести к циррозу печени. Идея состоит в том, что мы тем или иным способом проникаем к себе в трюм и где-то в глубине что-то там повреждаем.

Не знаю, что более абсурдно: представление, что рак легких возникает просто так, или что мы сами его вызываем.

Я решаю в пользу «просто так», но не потому что это менее абсурдно.

Однако человек, заболев, ищет собственное объяснение, почему именно его настигла болезнь. Это больше всего бросается в глаза, и здесь есть тысячи вариантов.

Одна пациентка, у которой обнаружили рак груди, объясняла мне, что затронута была именно та грудь, которую ее ребенок не высасывал до конца; именно поэтому.

Речь идет об ответе на вопрос: «Почему я?»

Китс думал, что причиной его болезни было то, что у него никогда не доходило до полной близости с его невестой Фанни. Следствием этого был некоторый застой, касавшийся не столько семени, сколько его души, блокада, которая так или иначе позволила чахотке завладеть им.

У нашей коллеги, физиотерапевта, вижу книгу Рудольфа Штайнера[275]: Der Mensch als Zusammenklang des schaffenden, bildenden und gestaltenden Weltenwortes [Человек как созвучие творящего, образующего и формирующего Мирового Слова] об органическом функционировании человека с мировыми существами и космическими явлениями, издательство Freies Geistesleben [Свободная духовная жизнь], Цайст.

Признаться, я подумал, что это насмешка, но нет. Я даже списал заглавие – иначе Яаарсма мне ни за что не поверит. Когда я ему зачитал его, он предложил: «Прочти-ка еще раз, но вместо „человек“ произнеси „музыка“. Или „римляне“. Или „дух времени“».

Тут и Де Гоойер очнулся. «А как вам Человек как мировая гармония творящего звука? Или Творец как звучание мира в гармоничном человеке? Или Творящая гармония мирового звучания в человеческом слове?»

Разговор с мефроу ван Поппел, поднаторевшей в алхимии чувств. Ее муж в этот уик-энд всё-таки умер. Его просто обнаружили мертвым. Она мне как-то рассказывала, что находит утешение в мысли о реинкарнации. Себя и своего мужа она какую-то долю секунды уже видела в одной, более ранней, жизни. «Но тогда он передвигал мое кресло, а не я его».

«Но ведь это ужасно».

«Что вы имеете в виду?»

«Вы же не будете утверждать, что всегда получаешь ту же самую жену во всех следующих одна за другой реинкарнициях?» Бедный ван Поппел.

«Конечно, вы снова об этом думаете. Нет, это не обязательно. В следующей жизни, например, твой сын может вообще стать твоим отцом».

«Но это еще более ужасно. Представьте себе, мой сын когда-нибудь получит возможность отплатить мне за свое воспитание. А я-то думал, что речь шла о некоей утешительной доктрине?»

Вечером в Исфахане

То, что Шелли описывает как нашу unprofitable strife against invulnerable nothings[276] [«бессмысленную борьбу с неуязвимым ничто»], не раз безжалостно захлестывало нас самих: Коперник, Юм, Дарвин, Фрейд… все точные попадания. Со времен Платона мы медленно сползали с Небес. Покинув кристальную ясность Платона, причастную Вечности, мы, приземлившись, попали в зернистый мир Виттгенштайна, полный вещей, которые с тем же успехом могли быть совершенно иными. С Виттгенштайном мы вновь стоим на земле. И самое невероятное в его философии то, что он показывает, каким, в сущности, громадным приключением это является.

Я застаю Мике за разговором с ван Ритом.

– Ты в чём хочешь быть, когда будешь лежать в гробу?

– В своей пижаме.

– Нет, мне очень жаль, но так нельзя. Ты будешь в своем обычном костюме, с галстуком.

– Тоже неплохо.

Он выглядит смертельно уставшим. Чуть позже он говорит, и в его голосе даже слышится радость:

– Но у меня нет здесь костюма.

Видно, он плохо знает Мике, потому что она вместе с Греет уже давно позаботилась о том, чтобы ему принесли из дома костюм. Она показывает ему костюм.

– Вот такой цвет хотел менеер? – Она изображает из себя продавщицу.

Он смеется и обращает взгляд на меня.

– Ну что ж, тогда мы его берем, а ты как думаешь, Антон?

Не знаю, что сказать. Я, собственно, хочу, чтобы он вообще не умирал.

Когда после обеда я снова заглядываю к нему, у него сидит Греет. Они вспомнили о моем дне рождения и, когда я вхожу, запевают Многая лета. Это звучит довольно необычно при нынешних обстоятельствах.

– Еще, еще… да-да, еще много, много лет, мой дорогой, – и он плачет, потому что «много лет» – это слишком тяжело для него.

Греет тоже плачет, и когда он видит, что и я вот-вот разревусь, он смеется.

– Что мы тут сидим втроем и хнычем, когда у нас прекрасная бутылка вина, потому что у тебя день рождения, и впереди еще годы, да, я повторю, еще долгие ГОДЫ. Счастья тебе, мой дорогой! Давай открывай бутылку.

Сангвинический, холерический, флегматический и меланхолический – понятия Гиппократовой медицины, письменно зафиксированные в V, IV или III веке до Р. Х., когда полагали, что тело, среди прочего, строится из крови, желтой жёлчи, слизи и черной жёлчи. Болезнь была следствием неправильного распределения жизненных соков. Этого учения придерживались двадцать, а то и все двадцать два столетия, и врачи вплоть до середины XIX века продолжали пускать кровь и вызывать рвоту и диарею без какого-либо доказуемого результата: таковы комариный полет истории медицины и загадка этой истории.

Почему люди продолжали делать то, что не помогало? Думаю, потому, что результат не имел значения или же имел существенно меньшее значение, чем мы, задним числом, считаем возможным. Такие манипуляции можно сравнивать скорее с молитвой.

И что касается «задним числом»: есть немало медицинских манипуляций, которые мы уже сейчас способны оценить «задним числом» и о которых спрашиваем себя, как такое возможно, что мы всё еще продолжаем к ним прибегать.

Яннеке, физиотерапевт и внучка мефроу Вилбринк, говорит: «И не думай, что я когда-нибудь окажусь в таком заведении».