Книга Дочь колдуна - Вера Крыжановская

– Ах, друг мог! Это самая восхитительная из женщин! Я считал ее холодной, застенчивой, бесчувственной, а она – воплощенная любовь, даже страсть, и я счастливейший из смертных! – восторженно сказал лже-Бельский, не заметив загадочной и злой усмешки, мелькнувшей на лице Красинского.

– Верю охотно, что ты счастлив. Твоя жена – настоящая жемчужина. А я пришел сказать тебе, что получил письмо, которое заставляет меня сегодня выехать в Париж, а оттуда в Россию. Надо проститься с графиней и с тобой.

– Надя сейчас придет. Но как жаль, что ты уезжаешь. Впрочем, мы скоро увидимся в Киеве, куда я намерен отправиться не позднее трех-четырех недель. Жена жаждет увидать своих, а ты понимаешь, я – раб, и желания ее для меня закон, – заметил граф.

III

Известие о помолвке молодого миллионера Бельского с дочерью разорившегося Замятина вызвало большие толки в Киеве.

Екатерина Александровна узнала новость от Максаковой, у которой продолжала бывать, и вернулась домой вне себя от затаенной злобы. Миле стоило только руку протянуть за такой блестящей партией, вместо того, чтобы выходить за человека без титула и положения в свете, «голыша», за которого еще пришлось платить долги.

После обеда, за кофе, она принялась выкладывать новости и рассказала со всеми подробностями, как молодой граф встретил в Трувиле Анну Николаевну, бывшую приятельницу его матери, и безумно влюбился в Надю, а что в доме Бельского теперь идут большие приготовления для приема молодой графини. Свадьба назначена недели через три.

– Это всем известно, и многие поздравляли Зою Иосифовну, только мы ничего не знали, – закончила Екатерина Александровна, стараясь скрыть свое негодование.

Масалитинов вспыхнул, и рука с чашкой кофе чуть дрогнула. Зеленоватые глаза Милы ревниво следили за каждым его движением. При виде его волнения недобрый огонек сверкнул в ее лучистом взгляде. И понятно: если его больно затронуло известие об этом браке, значит, в глубине души его еще жила любовь к бывшей невесте.

– А и хитра же эта прекрасная Надя, – ядовито заметила Мила. – Она поспешила вернуть Мишелю его слово, не дождавшись даже, чтоб он ее об этом попросил, очевидно, рассчитывая, что с ее пикантной рожицей ей удастся еще выгоднее пристроиться.

Вдруг вспомнила она, что ведь настоящего-то Бельского убил ее отец, для того, чтобы ввести в его тело неизвестную личность… И Надя не знала, что ее будущий муж – выходец с того света. Мысль эта показалась ей настолько забавной, что она презрительно рассмеялась. Затронутый за живое и обиженный, Масалитинов вышел из комнаты, а жена и Екатерина Александровна злобными взглядами проводили его.

Мила была замужем уже семь месяцев и вскоре готовилась быть матерью. За это время она была постоянно нездорова и чрезвычайно слаба; в общем, она очень похудела, стала еще бледнее и прозрачнее. Ее мучила неутоли-339 мая жажда; она выпивала громадное количество свежей крови и съедала невероятные порции мяса, а тем не менее, все не могла наесться досыта.

Масалитинов также изменился. Он заметно побледнел, похудел и казался изнуренным; слабость эта обо значилась особенно сильно после женитьбы. Но Михаила Дмитриевича озабочивало не только собственное его состояние; он наблюдал за женой и подмечал в ней много странностей. Он не был уже прежним завзятым «скептиком», и вот у него сложилось убеждение, что Мила не совсем обыкновенная женщина, потому что по ночам зачастую с ней происходили непонятные явления.

Так, иногда заставал он ее лежавшей замертво, но затем она вдруг оживала и всегда с хриплым вздохом. Несколько происшедших за последнее время случаев возбудили в нем томительное, жуткое чувство суеверного ужаса. Совершенно неожиданно Мила полюбила вдруг детей. Сначала она привязалась к сыну швейцара, хорошенькому мальчугану пяти лет, и дочери посудомойки. Она приказывала приводить к себе обоих малышей, кормила их сластями, делала подарки и подолгу их ласкала; а потом, когда дети стали болеть, настала очередь дочери портнихи, девочки восьми лет, которая также вскоре заболела. А самое ужасное, что в несколько месяцев все трое малюток умерли от непонятного для врачей истощения, или упадка жизненной силы. Эти три смерти произвели на Масалитинова глубокое и тяжелое впечатление. Невольно вспомнились ему припадки внезапной слабости, появлявшейся у него после танцев с Милой, и особенно тот случай, когда он чуть не умер от истощения.

Несколько недель прошло без каких-либо происшествий, и впечатление от случившегося ослабело, как вдруг произошло новое событие в доме. Подгорничная их, Варя, была молодая крестьянская девушка, свежая, здоровая и сильная. По родству с камеристкой, она спала в одной с ней комнате, и вдруг, однажды утром, девушку эту нашли умиравшей, а Ксения – камеристка – со слезами рассказала, что с вечера Варя легла совершенно здоровой, а ночью ее разбудили стоны. – Уж очень мне спать хотелось, так что я мигом опять уснула без памяти; но только в третий раз разбудили меня стоны. Соскочила я с постели и побежала к Варе, а та замертво лежит. Спросила я ее, что мол с ней? А она, бедная, шепчет: «Змей крылатый с зелеными глазами жизнь мою высосал». Потом Варя, в беспамятство впала, – закончила горничная.

Тотчас же призванный врач не нашел ее уже в живых и не мог дать никакого объяснения столь внезапной и непонятной смерти. Вскрытие тела тоже ничего не выяснило, разве только что сердце нашли в каком-то странном состоянии; оно оказалось скомканным, точно пустой мешок, но без малейшего повреждения. Таким образом, причина смерти осталась невыясненной. На фразу покойной, что будто крылатый змей с зелеными глазами высосал ее жизнь, «человек науки» не обратил, конечно, никакого внимания, а простые люди, в кухне, говорили, что бедная Варя видела собственную смерть.

На Масалитинова же этот случай произвел сильное впечатление; с лихорадочным волнением он обдумывал, обсуждал и сопоставлял наблюдавшиеся странные явления. Неоднократно видел он ночью, как Мила стремительно вставала на постели, мертвенно бледная, с широко раскрытыми глазами, с вздымавшейся грудью и размахивала руками, а затем снова падала, как мертвая. Сначала он пугался, но потом подметил, что после этого, на утро, Мила бывала свежее и веселее прежнего. Последний припадок такого рода произошел именно в ночь Вариной смерти и это обстоятельство тоскливо отозвалось в душе Масалитинова. Вообще он не мог отчетливо разобраться, какое чувство внушала ему Мила? Любовью это нельзя было назвать, потому что иногда она внушала ему физическое отвращение; в такие минуты он даже боялся ее, и у него являлось чувство, будто подле него труп. Тщетно отгонял он эту безумную мысль; тем не менее, волосы на голове шевелились и тело покрывалось холодным потом. И наоборот, часто она возбуждала в нем пылкую страсть, слепую и упорную, тянувшую его к ней, как пьяницу к вину. Эти противоречивые чувства боролись в нем, и он не мог их объяснить, но страдал от них и всегда чувствовал себя лучше вне собственного дома, казавшегося Масалитинову невыразимо мрачным, несмотря на всю его роскошь и комфорт. Страстно ожидал он теперь рождения ребенка, который внесет новую жизнь, и на нем безраздельно сосредоточится его любовь.