Книга Два сфинкса - Вера Крыжановская

Буря, бушевавшая в душе, до такой степени поглотила ее, что она не видела, как в конце галереи появилась высокая и стройная фигура Аменхотепа, и не слышала, как он подошел к ней. Только когда он опустился на колени у мраморной скамьи и страстно обнял ее, она вздрогнула, открыла глаза и с умилением и ужасом смотрела на него. Эриксо дрожала, видя у ног своих того, кого она знала как повелителя; ей было страшно слышать, как эти суровые уста, привыкшие повелевать стихиями, вымаливают у нее теперь хоть каплю любви.

Лихорадочный румянец, пылавший на всегда бледном лице мага, его отрывистое дыхание, страстный взор, новые и чуждые речи, произносимые дрожащими губами – все доказывало, что душа, так долго сдерживаемая в своих порывах работой и знанием, проснулась наконец от своего векового сна и с отчаянием взывала: Homo sum! Я тоже подвержен всем человеческим слабостям!

Какой ужасный и непостижимый закон разбил этого мудреца, казалось, победившего все? Что низвело этого гиганта власти и могущества до роли просителя? Что пробудило в этой строптивой душе жажду пользоваться своими человеческими правами, которые он всегда отвергал?

– Полюби меня, Эриксо! Дай мне частицу того счастья, каким наслаждается каждое создание, и за этот час любви, блаженства и забвения я дам тебе все, что ты ни спросишь у меня.

– Все? – пробормотала Эриксо, и в ней шевельнулось было чувство жалости и участия к этому необыкновенному человеку, так странно побежденному судьбой, но эти чувства быстро сменились ненавистью и горечью, наполнявшими ее душу.

– Все? – повторила она, и белый огонек вспыхнул в ее глазах. – Ты мне дашь все, чего бы я ни попросила у тебя?

Видя, что Аменхотеп побледнел и смешался, она прибавила:

– Не бойся! Я не стану просить, чтобы ты вернул меня к нему.

– В таком случае, возлюбленная моя, я дам тебе все, что только в пределах моей власти. Располагай мною! Мое знание, как и моя любовь, у ног твоих.

– Дай мне в этом клятву мага и я забуду прошлое и будущее! Я буду думать только о добре, которое ты мне сделал, буду любить тебя и дам тебе часы счастья, которые ты просишь у меня.

Аменхотеп выпрямился. Глаза его сверкнули, а голос твердо звучал, когда он поднял руку и произнес:

– Клянусь моей звездой мага исполнить все, что ты ни попросишь у меня! – и над челом его брызнуло ослепительное пламя – свидетель его клятвы.

Эриксо с криком радости бросилась в его объятия, обвила его шею руками и горячо поцеловала в губы.

Опьяненный и ослепленный страстью, он не заметил жестокой улыбки, скользнувшей на ее устах.

Счастливый, словно переродившийся Аменхотеп сел на скамейку рядом с Эриксо и стал говорить ей о своей любви, о вынесенных им муках ревности и о будущем их, полном счастья, о котором он мечтал.

И она с удивлением рассматривала его. Он, казалось, помолодел и похорошел; суровая строгость черт сменилась радостным беззаботным и нежным выражением. Он стряхнул со своих плеч бремя векового труда, изысканий и побед над природой и собой, чтобы снова сделаться человеком, каким был, пока не переступил рокового порога пирамиды.

– Идем! Отпразднуем наш союз! – радостно вскричал Аменхотеп, увлекая Эриксо в соседнюю большую комнату.

Там был уже приготовлен роскошно накрытый стол на два прибора. Она не могла прийти в себя от изумления, когда увидела, что не пивший ничего аскет, живший только горстью риса, овощами и стаканом молока, осушал кубок за кубком вино, огненным потоком разливавшееся по его жилам, где до сего дня текла лишь такая же подчиненная воле влага, как и он сам. Ужели это тот самый неутомимый труженик, ежедневный отдых которого состоял исключительно из двух освежающих ванн, убивает теперь свое драгоценное время за пиром и любовным увлечением.

Снова чувство участия и жалости шевельнулось в сердце Эриксо, но снова горечь и жажда мщения взяли верх. С ума она что ли сошла, когда жалеет его – никогда не жалевшего ее, отнявшего ее юную жизнь и никогда прежде не удостаивавшего ее любви, и теперь, когда она любит другого и принадлежит ему, навязывающего себя ей?

Что за жизнь в стенах этой темницы? Не для Аменхотепа же хотела она жить и быть красивой!

Нет! Она заставит его жестоко расплатиться за эти часы любви, которые он вырвал у нее. И чем скорей пробьет час ее мщения, тем лучше!

Когда Аменхотеп встал из–за стола, Эриксо тоже с улыбкой поднялась и дала увлечь себя в брачную комнату. Тяжелая портьера опустилась за ними…

Восходящее солнце заливало пурпуром горизонт, превращая в миллионы бриллиантов капли росы, дрожавшие на цветах и зелени, когда на террасу вышли Аменхотеп и Эриксо. Она была бела, как ее туника; он – сиял счастьем. С минуту они молчали; затем маг спросил с веселой и беззаботной улыбкой:

– Что же, возлюбленная моя, ты не спрашиваешь платы за блаженство, которым ты одарила меня? Что должен я сделать? Что придумало твое маленькое сердечко? Что желаешь ты, чтобы я дал тебе?

Эриксо вздрогнула и обернулась, смерив его мрачным взглядом.

– Что хочу я, чтобы ты мне дал?.. Смерть! – ответила она, отчеканивая каждое слово.

Пораженный Аменхотеп зашатался и отступил назад. Дыхание захватило и холодный пот выступил у него на лбу.

– Смерть? – повторил он. – Что ты требуешь, безумная? Знаешь ли ты, что такое смерть?

– Да, знаю, – ответила Эриксо, и лихорадочный румянец залил ее лицо. – Смерть – разрушение этой материи, которую я влачу целые века, не видя радости и не живя настоящей человеческой жизнью. Смерть – это возвращение в вечное пространство, где ты, тиран жестокий, не подчинишь меня себе больше, так как власть твоя кончается на краю могилы. Торопись же возвратить мне свободу! Или ты осмелишься изменить своему слову мага, презренный?

Аменхотеп молчал и закрыл лицо руками. Тяжелое, хриплое и отрывистое дыхание, высоко вздымавшаяся грудь доказывали, какая буря бушевала в его душе. Прошло несколько минут, показавшихся Эриксо целой вечностью. Затем он выпрямился. Аменхотеп был смертельно бледен, и затуманенный взор его как бы угас.

– Только женщина могла придумать такое мщение и принести в жертву ненависти драгоценнейшее благо человека, – сказал он глухим голосом. – Но если жизнь со мной для тебя хуже смерти, я возвращаю тебе свободу. Ступай, вернись к супругу, который тебе так дорог и… будь счастлива! Тюремщик не станет вмешиваться больше в твою жизнь, а издали будет благословлять тебя за ту минуту счастья, которой ты его одарила.

Эриксо вздрогнула и онемела от удивления. Она взглянула на расстроенное и как бы постаревшее лицо Аменхотепа. Она мгновенно взвесила и оценила неожиданно предложенный ей дар – и вдруг жизнь показалась ей невыразимо пустой и бесцельной, а будущее, с его неизбежной утратой всего, что ей было дорого, – какой–то мрачной бездной, полной слез и страданий. Пред ней восстала старость, с ее морщинистым лицом, седыми волосами и согбенной спиной – и она, которая всегда была молода и красива, пришла от этого в ужас.