Книга Секретный агент S-25, или Обреченная любовь - Валентин Лавров

Соколов постучал ладонью по спине Сегю, крикнул:

— Куда несет? Летим за линию фронта.

Сегю удивился:

— Зачем?

— Над Бримоном разбросаем оставшиеся листовки.

Сегю презрительно скривил губы, ответил что-то неприязненное и продолжал заходить на луг, тянувшийся вдоль канала, соединенного с рекой Марна.

Тогда крайне осторожно, боясь делать резкие движения, Соколов погрузил руку в боковой карман и вытащил револьвер. Он дулом довольно сильно постучал по шлему Сегю. Тот, вытаращив от возмущения глаза, крикнул:

— Вы что, с ума спятили?

Соколов прижал дуло к затылку Сегю, крикнул:

— Веди к Бримону, иначе высажу мозги!

Гений сыска видел: авиатор колеблется. Соколов решил привести сильное доказательство своих серьезных намерений: он ухватил Сегю за бока и оторвал от сиденья, словно собираясь швырнуть аса на землю. Авиатор, бросив штурвал, вцепился в руки силача, пытаясь оторваться от него. Аэроплан завалился набок, задрожал, грозя свалиться вниз. Сегю повернул к Соколову лицо, искаженное злобой, широко разинул в крике рот:

— Прекратите!

Соколов отпустил Сегю. Тот приник к штурвалу. «Фарман» пошел ввысь и на север, через линию фронта. Авиатор хотел забираться вверх, дабы скрыться в облаках от вражеского обстрела. Но небо под лучами взошедшего весеннего неба быстро расчистилось, и теперь они вдруг оказались в полной видимости.

Немцы, к своей великой радости, увидали француза, который по ошибке или глупости залетел к ним. Солдаты из всех видов оружия открыли по аэроплану пальбу. Пули свистели совсем рядом. Немцы продырявили в нескольких местах обшивку крыльев и фюзеляж.

Соколов, высунув голову из кабины, поливал глупых вояк вычурной бранью берлинских грузчиков, а всегда мужественный принц Генрих на этот раз закрыл бледные веки, молился Богу, прощался с жизнью и прусским троном, на который он так и не вступил.

Сегю крикнул:

— Бросайте листовки!

Соколов отрицательно покачал головой:

— Мы вручим их немцам в руки! Приземляйтесь! — и показал рукой вниз.

— Зачем?! — опять возмутился авиатор.

— Так надо! — жестко произнес Соколов и опять перед носом аса помахал револьвером. — Не трепещите, даю слово офицера: сегодня же, Сегю, вы поведете ваш «фарман» домой.

— Нас собьют, прежде чем мы сядем.

— А вы постарайтесь!

Не зря Сегю был одним из лучших мировых авиаторов. Он поправил очки, потянул на себя руль управления и по крутой спирали пошел вниз. Теперь «фарман» летел на бреющем полете над лесистой местностью, попасть в него из ружья было очень трудно, зато бак уже был пробит и керосин убегал стремительной струйкой.

Сегю еще с высоты заметил дорожку для посадки. Там стояло несколько германских летательных аппаратов, сверху очень похожих на стрекоз. И вот с чихающим мотором, готовым в любой миг заглохнуть, французский ас ткнулся колесами в землю и покатил вперед, пока не подрулил к самому ангару.

К «фарману» со всех сторон сбегались немцы, в основном механики и летчики. Они палили в воздух и победно орали:

— Попались, лягушатники! Смерть французам! Соколов вылез на крыло и вдруг гаркнул:

— Молчать! Смирно! Его высочество командующий 7-й армией кронпринц Генрих!

Толпа вмиг утихла. И, разглядев всеобщего любимца, кронпринца Генриха Прусского, заорала:

— Хох! Хох!

Генрих встал на крыло рядом с Соколовым и взял под козырек.

Железный крест

Пленение принца Генриха держалось в строжайшей тайне. О том, что наследник престола попал в лапы французов, знали только высшие чины Генерального штаба, начальник всех вооруженных сил Германии Эрих Людендорф да члены королевской семьи. Вот почему появление принца на вражеском аэроплане, который могли по ошибке сбить свои же, да в сопровождении гиганта Соколова ошеломило всех немцев — от рядовых до старших офицеров.

Приземлившиеся тут же были посажены в авто, которое покатило их на северо-запад в сторону полноводной Уазы, где в густых лесах расположился штаб армии. Людендорфу была отправлена открытая (без шифра) радиограмма: «Дорогой Эрих! Я прибыл в расположение своей армии. Генрих».

По полевому телефону был отдан приказ: «Готовить пышную встречу!»

Спустя два часа в штабном блиндаже шло застолье. Кронпринц Генрих произнес в честь своего спасителя прочувствованный тост, который закончил словами:

— Знаменитый на всю Европу своими военными подвигами граф Аполлинарий Соколов спас мне честь и жизнь. Клянусь, что навсегда сохраню признательность этому удивительному и мужественному человеку, который словно сошел со страниц рыцарских романов, чтобы творить необыкновенные подвиги. Древний германский герой Гильденбрант позавидовал бы хладнокровию и мужеству нашего богатыря. Пьем во славу Соколова!

— Хох! — закричали седые генералы, и полковники, украшенные орденами и боевыми шрамами, стукнулись серебряными чарками и осушили их.

В это время в воздухе послышался шум авиамотора.

В дом вбежал запыхавшийся адъютант. Доложил:

— Аэроплан генерала Людендорфа!

Генрих распорядился:

— Пошли встретим славного Эриха!

…По лужку, поросшему густой травой, возле штабного дома, уже рулил небольшой двухместный аэроплан фирмы «Дорнье». Едва он остановился, из кабины вылез рослый, грузный человек лет пятидесяти. На нем была форма пехотного генерала.

Он жарко обнял принца Генриха, на глазах его показались слезы. Он взволнованно сказал:

— Ваше императорское высочество, если бы вы знали, как я страдал! Уже и не думал видеть вас. — И боевой генерал откровенно заплакал, вытирая большим платком глаза.

Принц Генрих растроганно отвечал:

— Рад видеть вас, мой дорогой Эрих! Когда вы узнаете о моих приключениях, о том, как я сидел в тюремной камере для смертников и ожидал, что за мной вот-вот явится палач, вы будете поражены. Но явился мой избавитель — русский граф Соколов, и он спас меня.

Людендорф долго тряс Соколову руку.

— Громадное спасибо, великая Германия не забудет ваш подвиг.

Генрих предложил:

— Пойдемте, друзья, продолжим наше застолье.

— Это хорошо, — согласился Людендорф, — я даже не успел позавтракать.

Теперь пили за Людендорфа, а тот полез в полевую сумку, которая была надета на нем, вынул из нее роскошный футляр, переливавшийся золотой отделкой и бриллиантами. Людендорф особым, задушевным тоном сказал, глядя в лицо Соколова: