Книга Пальцем в небо - Маргарита Ардо

Он стремительно вышел. Но, спустившись на три ступеньки, вернулся. Подошёл к Рупперту и со всей силы вмазал тому в челюсть. Рупперт со вскриком отлетел в противоположный угол кабинета. Взвыл, отплёвываясь кровью и зубами.

— Джек! Ты сломал ему челюсть! — возмутилась Меделин.

— Хорошо. Надеюсь, шея тоже болит. И башка, — констатировал Джек, отирая платком кулак. — Это за мою девочку. И, Рупперт, попадёшься мне на глаза в любой части мира, все ноги переломаю, наставник. Если увидишь, просто беги. — помолчал секунду и добавил с жестокой ухмылкой: — Повезло мне и компании, что вас там больше нет! Джуд. Меделин.

Джек подчёркнуто, даже гротескно склонил голову перед женщинами, и теперь уже не оглядываясь, сбежал по лестнице и сразу на улицу — прочь из болота.

В сердце было пусто. На душе грязно, словно в луже придорожной вывалялся. А ведь там сиял свет. Отмыться бы!

Джек посмотрел на часы, поспешно сел в машину и приказал:

— В аэропорт!

Затем набрал телефон Смита из комиссии по ценным бумагам и назначил встречу на завтра, на вторую половину дня. Выдохнул, достал ноутбук из портфеля и начал работать. «Бешеной собаке семь вёрст не крюк» — говорил один из его русских друзей. И правильно говорил. Было бы ради чего…

* * *

«Абонент находится вне зоны доступа, перезвоните позже»… — сказала мне ненавистная автоматическая женщина в триста сорок пятый раз, и я в сердцах отбросила телефон на кровать.

— Тань, — позвала я подружку, — давай такси вызывать.

— Не придумывай, тебе нельзя вставать.

— Я чувствую сердцем, с Джеком что-то случилось. И опять из-за этой Меделин, — воскликнула я. — Надо где-то достать инвалидную коляску. Или костыли. Потом на такси и в Нью-Йорк!

— В какой ещё Нью-Йорк?! — пробасил из коридора мой любимый голос, и в дверях появился Джек. Весь серый, мокрый от пота, с пальто под мышкой и закатанными по локоть рукавами.

— Джек! — радостно подскочила я.

Он сел на кровать и обеими руками уложил меня обратно.

— Тшш. Кто тут непослушный? Сказано лежать, а она в Нью-Йорк собралась.

— Я за тобой… — жалостливо сказала я. — Я такое узнала, звоню-звоню… Ты вне зоны доступа.

— В самолёте пришлось отключить. Всё-таки пять часов лететь, а потом мобильник, гад, просто разрядился, — улыбнулся Джек и зарылся носом в мою макушку. — Хорошо, солнце в волосах. Я соскучился!

Таня встала с кресла.

— Пойду к миссис Рендальез, с ужином помогу.

— Спасибо, Таня, — крикнул ей вслед Джек. Осторожно взял меня в охапку, как маленькую, и посмотрел с любовью. — Малышка моя.

— Ты устал. — Я обвила ему шею руками. — Хороший мой. Может в душ, переоденешься?

— Да, две секунды.

Он и правда потратил на купание пару мгновений, словно делал всё в ускоренной съемке.

— Как прошёл день? — спросила я, когда он вышел из душа в чистой футболке и тонких летних джинсах.

— Бурно. Хотел поспать в самолёте, не вышло. Давай с тобой в сад прогуляемся, немножко воздухом подышишь.

— А как же усталость?

— Я сильный, — улыбнулся Джек, глянул с опаской в дверной проём. — И ещё хочу тебе кое-что рассказать. А ты скажешь мне. Всегда и всё надо договаривать. Помнишь, ты говорила о доверии и партнёрстве? Сегодня я оценил это, как никогда.

— Тогда пойдём. Точнее неси.

Приятная прохлада с запахом моря овеяла нас, пальмы застыли с широкими лапами, как слуги с опахалами, готовые размахивать ими, стрекотали цикады, доносился плеск волн. Хотя, наверное, это был просто фонтан. Над нашими головами расстилалась роскошь тропического неба, а Джек рассказывал мне, потрясённой, обо всём без утайки. Моё открытие было ничтожным по сравнению с его новостями.

— Не могу поверить, что Меделин — твоя мама! — громко прошептала я, моргая.

— Она мне не мать. Мама у меня уже есть, — поджал губы Джек.

Я вздохнула.

— Ты обижен, мой любимый. И я тебя понимаю. Я сама долго жила, ощущая себя круглой сиротой при живых маме и папе. Я обижалась, и было тяжело. А потом я поняла: они такие, какие есть, и лучше жить не умеют. Их не научили. А самим, бывает, научиться трудно. Не у всех получается! Теперь я не обижаюсь на них. Просто люблю. И от этого светло и легко на душе. Мне кажется, это главное.

— Ты умница. Но у меня другое, — покачал головой Джек. — Я чувствую себя тупым. И слепым. И обманутым. Мерзко.

— Хороший мой. — Я провела ладонью по щеке моего корсара, уже колючей и будто бы осунувшейся за эти сутки. — Знаешь, любимый Уиллом Баррелом китайский мудрец говорит: «Человек сам решает, бесконечно мучить себя обидами, или растворить их с пользой». Зачем тебе носить на плечах обиду, если вокруг столько красоты, звёзд, счастья, света? Бери и черпай.

Джек вздохнул:

— Наверное, не стоит носить обиду, малышка. Но пока это только слова. Всё не так просто.

— Ладно, если тебе очень хочется, поноси немного, а потом выбрось, договорились? Мы же собрались быть счастливыми!

— Мудрая моя девочка, — Джек коснулся губами моего лба. — С тобой уже не так хреново.

Он помолчал немного, прислушиваясь к звукам ночи, а потом посмотрел в мои глаза.

— Я тебя люблю! Очень люблю, балерина! Я на всё готов, всё, что хочешь, сделаю. Только прошу тебя, давай поклянёмся друг другу: мы будем жить без недомолвок и секретов, хорошо?

— Хорошо. Уже начинать?

— Давай.

— Начинаю. Мария написала, что встречается с нашим Рафаэлем. У меня страшно чешется живот. Я уже задолбалась лежать. И я терпеть не могу слово «умница».

— Да? А чего молчала?

— Чтоб не обиделся.

— Вот глупышка.

— И я не хочу, чтобы ты добавлял к имени нашего Паблито — Мария.

Джек кивнул, усмехнувшись.

— И ещё я хочу писать, и даже хотела поработать в Нью-Йорк Таймс, Том Лебовски сказал, что у меня хорошо получается, ребята из Каракаса, Николас и Ганнибал, тоже готовы меня поддержать. Но пока не выйдет, и я грущу по этому поводу. Меня прямо распирает — так писать хочется! А компанией в Венесуэле управлять совсем не хочу.

— Опять молчала, чтобы не обидеть?

— Ага.

— Ну… не обидела. Я и сам справлюсь, — улыбнулся он.

— Я очень хочу, чтобы ты не обижался. И знаешь, если вот прям честно говорить, я считаю, что Меделин тебя любит. Как умеет. Подумай, бабушка её прогнала, мать ненавидела. И в семье у них чёрт знает что творится: Джуди считает, что её не любят, сын погиб, муж… очень странный муж. В общем, я буду тихо мечтать, чтобы сегодня или завтра, или года через три, но чтобы твоя обида растворилась. Совсем. Я верю, что это случится. Вот… Твоя очередь.