Книга Волгари - Николай Коняев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кончина Алексея Михайловича во всех подробностях описана.
«Расслаблен бысть прежде смерти, и прежде суда того осуждён, и прежде бесконечных мук мучим. От отчаяния стужаем, зовый и глаголя, расслаблен при кончине: «Господие мои, отцы соловецкие, старцы! Отродите ми, да покаюся воровства своего, яко беззаконно содеял, отвергся христианские веры, играя, Христа распинал, и панью Богородицею сделал, и детину голоуса — Богословом, и вашу Соловецкую обитель под меч поклонил, до пяти сот братии и больши. Иных за рёбра вешал, а иных во льду заморозил, и бояронь живых, засадя, уморил в пятисаженных ямах. А иных пережёг и перевешал, исповедников Христовых, бесчисленно много. Господие мои, отрадите ми поне мало!»
А изо рта, и из носа, и из ушей нежит течёт, быдто из зарезанные коровы. И бумаги хлопчатые не могли напастися, затыкая ноздри и горло».
Такую вот страшную картину его кончины нарисовал в своей книге протопоп Аввакум.
— Пощадите! Пощадите! — умирая, кричал государь.
— Кому ты, великий государь, молился?! — спрашивали испуганные бояре.
— Соловецкие старцы пилами трут меня! — со стоном ответил Алексей Михайлович. — Велите войску отступить от их монастыря!
Но запоздало, запоздало это повеление. Уже взят был монастырь иноземцами под командой Мещеринова. Уже переселены были по указу Алексея Михайловича соловецкие иноки на небеса. Сейчас и Алексея Михайловича ответ держать за кровавые свои преступления Господь призвал...
Так и не дождался награды Иван Мещеринов. Следствие было начато, в ходе которого выяснилось, что Мещеринов ещё и ограбил монастырь. При обыске его ладьи было изъято восемнадцать дорогих икон, украденных Мещериновым из Соборной церкви...
Скорые кары обрушились после смерти Алексея Михайловича и на голову его верного Мардохея — Артамона Матвеева. Все нажитые богатства были отобраны, сам Матвеев обвинён в чернокнижии и сослан вначале в Казань, а потом в Пустозерск, где от его спутников и узнали пустозерские узники о страшной кончине своего православного царя...
Умер ещё до начала Соловецкого переселения в Москве и старец Епифаний Славинецкий. Только ещё устанавливали офицеры мещеринского войска пушки, чтобы разбомбить мощи святых соловецких чудотворцев, а уже собрался в последнюю дорогу Славинецкий. Заранее отправился на небеса хлопотать о своём товарище Арсене Греке.
Похоронили Славинецкого на кладбище Чудова монастыря.
Симеон Полоцкий эпитафию написал:
Длинная эпитафия у Симеона получилась. Едва на камень могильный уместилась.
5 сентября 1678 года новый великий государь всея России, шестнадцатилетний Фёдор Михайлович осматривал Новый Иерусалим. Тётка его, Татьяна Михайловна, почитательница патриарха Никона, сама показывала племяннику монастырские строения, а там, где не поспели начать строительство, не жалела пояснений, из слов своих, как из кирпичей, воздвигая задуманные Никоном строения.
Помолились в Голгофской церкви... Постояли на истринском берегу... Осмотрели скит бывшего патриарха...
Велик был замысел Никона — воссоздать в Подмосковье священные места погребения и Воскресения Господня. Долго стоял шестнадцати летний государь в незаконченном строительством храме Воскресения Господня, воздвигаемого по точным чертежам иерусалимского храма...
«Дитятком красным, церковным...» назвал царя Фёдора в своей челобитной сосланный в Пустозерск протопоп Аввакум. Страшные слова писал об отце Фёдора, покойном Алексее Михайловиче. Будто возвещено было Аввакуму от Спасителя, что в муках сидит батюшка.
Страшное известие, коли так. Страшно было про батюшку царю Фёдору думать. Такой богомолец был, а патриарха Никона в тюрьме запер, Аввакума в Пустозерский острог зарыл. Боярыню Морозову и княгиню Урусову голодом в яме заморил, Соловецкий монастырь мечу предал... Воротить бы сейчас всех умученных им, наказать бы им, каб молились за батюшку — может, полегче ему будет... Только куда же воротишь? Сам Аввакум в челобитной пишет, что «как бы царь-государь ему волю дал, то, что Илья-пророк перво бы Никона-того собаку рассёк начетверо, а потом и никониян тех...»
Воротишь такого, потом самому унимать придётся, на свою душу грех брать. Нет уж...
А Новый Иерусалим очень царю Фёдору полюбился. Повелел он продолжать строительство обители и часто теперь наведывался сюда помолиться Богу за батюшку, погоревать о судьбе устроителя этой обители патриарха Никона, всё ещё томящегося в заточении...
Тринадцать лет просидел в заточении старец Никон. Поначалу, когда только привезли его в Ферапонтов монастырь, ни в чём стеснения не было.
Поначалу обиду на государя тешил в себе.
«Ты боишься греха, просишь у меня благословения, примирения, — сварливо писал он Алексею Михайловичу, — но я даром тебя не благословлю, не помирюсь, возрати из заточения, так прощу...»
Очень быстро Никон утвердился в Ферапонтовом монастыре, и всё здесь творилось по его указу. Только огорчало тогда Никона, что озеро вблизи никакого острова не имело. Поэтому повелел навозить с берега камней и насыпать — четыре метра здесь глубина — остров. Двадцать четыре метра длиной и десять метров шириной был рукотворный остров, на котором установил Никон крест с надписью:
«Никон, Божией милостью патриарх, постави сей крест Господень, будучи в заточении за слово Божие и за святую Церковь, на Беле-озере в Ферапонтовом монастыре в тюрьме».
Ещё, коротая время, целительством Никон занимался. Поскольку, в отличие от молитв чудотворцев, его молитвы никого не излечивали, приказал Никон в московских аптеках порошков и капель накупить, лечебники приобрёл и так с помощью медицинской науки и лечил. Бывали случаи, что и выздоравливали болящие...
Но и преобразования природы, и занятия целительством пришлось оставить, когда стало известно в Москве о пересылках патриарха со Степаном Разиным.
Эти годы строгого заключения окончательно сломили патриарха. Отныне все его хлопоты были только о своём питании.
«Я болен, наг и бос... — писал он царю. — Сижу в келье затворен четвёртый год. От нужды цинга напала, руки больны, ноги пухнут, из зубов кровь идёт, глаза болят от чада и дыму... Ослабь меня хоть немного».
Алексей Михайлович указал тогда Никите, архимандриту Кирилло-Белозерского монастыря, доставлять Никону всё, что он потребует. Чёрные наступили для кирилло-белозерских монахов дни. Что бы ни делали, как бы ни пытались угодить именитому узнику, всё одно недоволен был.
