Книга Пасынки фортуны - Эльмира Нетесова

— Кем? Где?

— Рыбаком. На северных морях. Еще молодым туда подался. На хорошие заработки. Потому и на фронт его не взяли, что нужный он на флоте для государства человек, — покосился старик на следователя.

— Друзья его к вам приходят?

— Редко. И то больше с улицы окликнут — он и бежит к ним. Но это когда в отпуске. А так годами сына не видим. Работа у него такая.

— А семья у него была?

— Да кто ж знает? Женщины, может, и были. А детей нет. Иначе сказал бы, — помрачнел хозяин.

— Отчего ж не обзавелся? — глянул Руслан на старушку.

— Спрашиваете! Да какая ж будет его по стольку ждать? Он же с морей этих и не вылезает, — подала та голос. И продолжила: — А в городе работать толку нет. Зарплата маленькая. На нее не то что семье, самому не прожить. Вот и мучается по северам. На будущее копит. Говорит, что какую-то новую машину стали выпускать, «Победу», что ли? Так вот он ее купить собирается.

— Ну, а где он сейчас, вы знаете? — Руслан уже почти не сомневался в неведении родителей Дамочки.

— Мы с него отчета не требуем. Придет — сам скажет, — старик сердито захлопнул альбом, как бы давая понять, что визит непрошеного гостя слишком затянулся.

— Не придет он больше. Уже никогда не придет. В морге ваш сын. Забирайте. Хороните своего рыбака. Отловил он свое. Не пошел ему впрок Север…

— Заур в морге? Почему? — никак не мог взять в толк случившегося отец Дамочки.

— Убит. При разбойном нападении на сторожа магазина.

Лицо старика вмиг оплыло, посерело. Глаза сузились, губы собрались в нервный морщинистый комок. Он неловко вытащил из пиджака папиросы. Руки дрожали. Долго трясуче закуривал. Потом молча встал, подошел к окну. Сгорбившись, облокотился на подоконник. Плечи дрожали.

— Вы друзей его последних знали? — нарушил тяжелое молчание следователь.

— Друзья… До них ли? Сына нет. Моего сына. Какое мне дело до других? — срывался голос старика.

— Он, Заур, единственный у вас? — смягчил тон следователь.

— Один. Как жизнь… Теперь ничего нет.

— Разве вы ничего не знали о Северах? Ведь он там срок отбывал. Дважды. Вором был. Вором. А не рыбаком.

— Послушайте, я не знал. Я говорил лишь о том, что слышал от него. Да и какая разница теперь? Ведь нет его! Нет! Плох иль хорош — он мой сын! А мертвого кой прок так ругать? — поник хозяин головою к самому подоконнику.

— Я и не ругаю. Я объяснил вам, чтобы не пребывали в заблуждении.

— Какая мне теперь разница? — махнул рукой старик.

— Послушайте, вы просмотрели сына. Но ведь у него были друзья, которые и толкнули Заура в эту беду. Не будь их, возможно, его жизнь сложилась бы иначе. Кто они? Скажите! Вы же знаете.

— Поздно, — простонал старик.

— Но пусть у других они не смогут отнять сыновей. Судьбы других не искалечат, или вам это безразлично?

— Какое нам дело до других? — зло отозвалась старуха.

— Когда его можно взять? — повернулся хозяин к следователю.

— Сегодня. Когда хотите. Вот вам записка. Тело отдадут. Его в формалине держали. Хоронить давно пора… — Руслан встал.

— Магазин грабил, значит? Один? — словно опомнился отец Дамочки.

— Не один.

— А те живы?

— Да. Все. Скрылись.

— А мой как же? Не успел? Иль?..

— Разбираемся.

— Вот как! Эх-х, сволочи! И молчали! — старик грохнул кулаком по столу так, что пепельница на пол упала. — Друзья! Туды их… Говорил я Зауру, не верил! А теперь! Своими руками задавлю!

— Зачем? Вы скажите, с кем он был дружен в последнее время? — предложил Руслан.

— А вы тут при чем? Моего сына нет! Моего убили! Не вашего. Я и разберусь с его друзьями. С каждого спрошу, — загорелись злыми огнями глаза старика.

— Погодите. Не стоит сгоряча.

— А мне уже терять нечего! Прикончу! А там пусть хоть под расстрел! Я свой век отмучился. Но за сына не прощу!

— Давайте спокойно обсудим. Не надо кипятиться.

О чем я вас спросил — ответьте. И сами ничего не предпринимайте. Так

будет лучше.

— У него этих друзей полным-полно. Иных я давно знал. Другие — недавние. Но все с виду приличные люди. Пьяными их не замечал, плохого слова не слышал. Все при должностях, так сын говорил о них. — Старик трясущимися пальцами достал новую папиросу. Прикурил.

— А почему сына от них предостерегали?

— Не знаю. Сердцем неладное чуял. Словами не объяснишь. Такое неубедительно. А не слушал меня. Смеялся. Мол, пустые страхи, отец, что они могут плохого мне сделать? А видите? Сами целы. А Заура под смерть поставили…

— Скажите, среди друзей сына был такой длинный, худой! Его все Шефом зовут.

— Это вы про Бориса?

— Я не знаю его имени, — смутился Руслан.

— Он один такой среди всех. Ни родителей его не знаю, ни фамилии. До войны одно у него прозвище было — «Чифир». Иначе не обращались к нему дружки. Сам он, правда, назвался Сано. Когда со мной знакомился. Потом его Шефом стали величать. Заур говорил, что Боря по работе большим начальником стал. Потому и шеф. По правде сказать, удивлялся я, откуда что в нем взялось? Ведь много лет его знаю. Всегда болел. То с перевязанным горлом ходил — ангина душила. То золотуха его одолевала. Не мужик, а гнойная язва. Когда он начальником стал, побаиваться его начали, даже Заур. Это я заметил.

— Скажите, а где он живет?

— Тоже где-то на Северах. Вместе с сыном. Так оба говорили. Теперь-то я знаю, что обманывали…

— Когда он был в последний раз?

— Месяца полтора назад. А, может, два.

— О чем они говорили? Шеф и Заур?

— Да кто их знает. Я не слушал разговор. К тому же поздно было. Мы со старухой спать легли, когда Борис пришел. Прошел он в комнату сына. А когда ушел, я не слышал.

— Как он выглядит, этот Шеф? — спросил Машуков.

— Ему под пятьдесят. Тощий, как старый ишак. Волосы рыжие. Торчком на голове стоят. Будто из медной проволоки. Глаза злые, голодные всегда. Рот большой. Губы тонкие. Уши большие. Шея худая, морщинистая. А руки — жуть. Сам себя мог обнять и на спине руки сцепить. Ну, сущая обезьяна. И ноги что жерди. Длинные.

— Это все?

— Ну, как сказать. Что еще? Ходит он, прихрамывая. Кажется, правая нога повреждена, — припоминал старик.

— А еще у него голос хриплый. Горло болит, — вставила старуха.

— Он к вам один приходил иль с друзьями?

— Чаще один. В последние годы вроде отошел от друзей, только нашего сына еще признавал.