Книга Повседневная жизнь во времена трубадуров XII-XIII веков - Клоди Дюамель-Амадо

Пусть, гнев являя, Амор Вас охранял, Премного зла я Из-за него приял, Радость былая Ушла, я грустен, шал: Любви желая, От ее плачу жал. От любви я исчах, С Вами я нежен в снах, Наяву ж — не в ладах, Напоказ всему свету, За какую монету Вы мой примете страх? Ибо я вновь в бегах.

* * *

Эскиз к портрету Я набросать хотел: Улыбку эту, Стан, что строен и бел. Когда б воспету Мной, как воспеть я смел Вас, быть завету С Богом — в Раю б я пел! Вам я служить готов Ради десятка слов; Мне дарёных платков Не храню, не ищите! Нет во мне прежней прыти, Нежных дам тщетен зов. Мой алтарь — Ваш альков.

* * *

Я рад рассвету: Едва он заалел, Любви примету Я в нем найти успел; Не вняв запрету, Я пал, лишь Вас узрел; Увы, поэту Любить — один удел. Неприветлив Ваш кров, Нрав Ваш тверд и суров. Я лишен всех даров: Что ж, кто может — берите! Только мне разрешите Ждать, что дрогнет засов, Коль мой жребий таков.

* * *

Тоскою рвите Сердце мне пополам, Но в дом впустите Амора — пусть он сам В тайном укрытье Возведет себе храм; Слух свой склоните К слезным моим мольбам. Причиняя мне вред, Злом Вы полните свет; Коль одну из бесед Вы б вели с прямотою, Сказав, чего я стою, Любите Вы иль нет, Я б не ждал столько лет.

* * *

Я слаб в защите — Крепость без боя сдам; Милость явите — Честь будет призом Вам; Знать не велите Зависти к королям: Быть в Вашей свите Мне приятней, чем там. Коль пошлете мне вслед Лишь прохладный привет, Им я буду согрет. Ах, любви полнотою Душу мою — пустою Оставлять Вам не след. Что ни жест, то запрет!

* * *

Пусть Ваш ответ — запрет, Вас считаю святою И стремлюсь со тщетою Свой исполнить обет, Худших не чая бед.

* * *

Эн Раймон, красотою В рабство взят Ваш сосед, Жертва ее побед.

И когда эн Раймон де Кастель Руссильон услыхал кансону, которую сложил Гильем для жены его, он призвал Гильема явиться к нему как бы для беседы довольно далеко от замка, и отрубил ему голову, и положил ее в охотничью сумку, а сердце вырезал из тела и положил вместе с головой. Вернувшись же в замок, он приказал изжарить сердце и подать его на стол жене, и заставил ее съесть его; а она не знала, что она ест. Когда же кончила она есть, встал эн Раймон и сказал жене, что съела она сердце эн Гильема де Кабестаня, и показал голову, и спросил ее, пришлось ли сердце Гильема ей по вкусу. И она как услышала, что он ей сказал, и увидела голову эн Гильема, и узнала ее, то, отвечая ему, сказала, что сердце было такое хорошее и вкусное, что никогда никакая пища и никакое питье не заглушат у нее во рту вкуса, который оставило сердце сеньора Гильема. И тогда кинулся на нее эн Раймон с мечом, она же побежала от него, бросилась с балкона и разбила себе голову.

Стало это известно по всей Каталонии и во всех землях короля Арагонского, и король Альфонс и все сеньоры тех мест погрузились в великую скорбь и великую печаль по поводу смерти эн Гильема и дамы его, которую эн Раймон столь гнусно умертвил. И собрались сородичи Гильема и дамы, и все куртуазные рыцари той округи, и все влюбленные, и объявили ему войну не на жизнь, а на смерть. И король Арагонский, узнав о смерти дамы и рыцаря, схватил Раймона, опустошив замок его и владение, а тела Гильема и дамы его положить повелел в гробницу, воздвигнутую перед входом в церковь города Перпиньяна, богатого града на равнине Руссильонской, что во владении короля Арагонского. И долгое время все куртуазные рыцари и дамы Руссильона и Серданьи, Колофена и Риполя, Пейралады и Нарбонны ежегодно устраивали им поминки, и все истинные влюбленные молили Бога о спасении их душ. А эн Раймона де Кастель Руссильона король взял в плен и лишил всего, чем он владел, замок его опустошил, а самого его держал в тюрьме, пока тот не умер, а все его имение отдал сородичам Гильема и дамы, которая из-за него умерла.

Жизнеописания, с. 240–246

Мария Вентадорнская

Вы уже слыхали о мадонне Марии Вентадорнской, как о наиславнейшей из дам, когда-либо живших в Лимузене, много творившей добра и бежавшей всякого зла. Во всех деяниях своих она руководствовалась законами вежества, и никакое бездумие не подбивало ее на необдуманные поступки. Одарил ее Господь прелестью лица и изяществом, коим не требовалось никаких прикрас.

Между тем Ги д’Юссель, как уже слыхали вы в песне «Я, злая Дама, прогнан Вами с глаз…», лишился своей дамы и пребывал в великой тоске и кручине. Долгое время не пел и не слагал он песен, отчего все достойные дамы округи той скучали, а больше всех мадонна Мария, ибо ее-то Ги д’Юссель и славил во всех своих кансонах. Графу же Марки по имени эн Уго ло Брюн, бывшему ее рыцарем, оказывала она всю любовную честь, какую может дама оказать рыцарю своему.

И вот однажды, когда граф Марки проводил с нею время в куртуазном ухаживании, вышел и у них спор. Граф утверждал, что всякий истинно влюбленный, доколе он даме своей верен, и ежели дама любовь свою ему отдала, рыцарем его избрав или другом, столько же власти имеет над дамой своей, сколько и та над ним. Мадонна же Мария отрицала, что друг может иметь над нею власть. Случилось тогда же быть при дворе мадонны Марии эн Ги д’Юсселю, и та, желая вернуть его к песням и усладам, сложила строфу, в которой вопрошала его, может ли друг дамы иметь над нею столько же власти, сколько она над ним. Так вызвала его мадонна Мария на куртуазное прение, и сложили они такую тенсону:

Ги д’Юссель, сердит мой упрек: Почему, о пенье забыв, Вы молчите? Талант Ваш жив, И к тому же Вы любви знаток; Так ответьте, должно ль даме в обмен На страстность представленных другом сцен С ним столь же страстный вести разговор? С такой точкой зренья возможен спор.

На Мария, изящный слог Позабыт мной, как и мотив Сладостный, но на Ваш призыв Я откликнусь десятком строк: Итак, дать обязана Дама взамен Любви — любовь, ту назначив из цен, Чтоб равенство соблюдал договор Без счетов, кто кем был до этих пор.

Ги, влюбленный, подав намек Даме, должен быть терпелив И благодарить, получив Милость в должном месте в свой срок; Пусть просит, не поднимаясь с колен: Она — и подруга, и сюзерен Ему; превосходство же ей не в укор, Поскольку он друг ей, но не сеньор.

Дама, или Вам невдомек, Что учтива, как друг учтив, Дама быть должна: ведь порыв Одинаковый их увлек; Если ж попала к нему она в плен, Пусть подчиняется, из-за измен Не начиная с возлюбленным ссор, — Должен быть весел всегда ее взор.

Ги д’Юссель, но свершить подлог Может всякий, кто сердцем лжив: Вот влюбленный, руки сложив, Молвит Даме, упав у ног: «Молю Вас мне выделить в сердце лен!» Поднимут же — буркнет: «Любовь — лишь тлен!» Кто нанят слугой, не будь столь хитер, Чтоб хозяин с тобой делил свой двор!

Дама, Вы лишь то, сколь жесток Нрав Ваш, явите, прав лишив Друга, с кем — сердца ваши слив — Одарил Вас поровну рок; Хотите ль, чтоб он пред Дамой согбен Стоял всю жизнь и не ждал перемен? Признайтесь, что мысль такая — позор, Он равен любой из ваших сестер.

Жизнеописания, с. 119–120