Книга Корнилов - Владимир Федюк

Через несколько дней состоялась новая встреча в том же составе. На этот раз представители Московского центра выдвинули серьезный аргумент. Ими было заявлено, что финансовая помощь со стороны столичных деловых кругов и дипломатических миссий союзных держав будет предоставлена только в том случае, если Алексеев, Корнилов и Каледин будут работать в единой связке. Организационное оформление этой совместной работы было предложено Деникиным. Он составил своего рода «конституцию», отдававшую Алексееву гражданское управление, внешние сношения и финансы, Корнилову — военную власть, а атаману Каледину — управление Донской областью. По словам самого Деникина, эта конструкция была «исключительно психологическим средством», призванным примирить соперничавших генералов. Создание «триумвирата» позволило Алексееву сохранить лицо, уступив фактически главенство Корнилову.

Роль правительства при «триумвирате» должен был играть Гражданский совет. В него вошли Корнилов, Алексеев, Каледин, Лукомский и Романовский (Деникин от сделанного ему предложения отказался). Московский центр был представлен М.М. Федоровым, Г.Н. Трубецким и А.С. Белецким (после его отъезда в Москву его сменил П.Б. Струве). На персональных началах был приглашен П.Н. Милюков. От донских властей в совет были включены помощник атамана, «донской златоуст» М.П. Богаевский и известный промышленник Н.Е. Парамонов. При совете была учреждена Политическая канцелярия, персонально представленная уже известным нам С.С. Щетининым и полковником Я.М. Лисовым.

Политические взгляды основателей Белого движения не отличались левизной, но общественное сознание в ту пору еще не изжило привнесенные революцией ярлыки. Это сыграло решающую роль при решении вопроса о включении в состав совета Б.В. Савинкова. Он появился в Новочеркасске в середине декабря. Первоначально Корнилов, подозревавший Савинкова в двойной игре во время августовских событий, категорически отказался встречаться с ним. Но Савинков сумел убедить Каледина в своей незаменимости. Донской атаман сильно зависел от общественного мнения, а то прямо обвиняло добровольческое командование в реставраторских настроениях.

Каледин в свою очередь попытался уговорить Алексеева и Корнилова. Начались долгие переговоры с Савинковым, в которых в качестве посредников принимали участие Милюков и Федоров. В конце концов Савинков ультимативно потребовал включения в состав Гражданского совета его и еще нескольких представителей «революционной демократии», говоря, что это снимет с совета обвинения в реакционности и привлечет на сторону движения казаков и солдат. После обсуждения этого требования в кругу генералов было решено согласиться на том основании, что не стоит наживать себе врага. В итоге в совет вошли сам Савинков, его соратник — бывший комиссар 8-й армии В.К. Вендзягольский, а также левый депутат Донского круга П.М. Агеев и председатель крестьянского съезда С.П. Мазуренко.

Деникин писал, что «участие Савинкова и его группы не дало армии ни одного солдата, ни одного рубля и не вернуло на стезю государственности ни одного казака; вызвало лишь недоумение в офицерской среде». Значительной частью офицерства Савинков воспринимался прежде всего как бомбист, революционер, а значит, человек, несущий вину за происходящее. Именно этим объяснялась попытка покушения на его жизнь. Впрочем, покушение это было каким-то странным. Сам Савинков позднее рассказывал: «Ко мне на квартиру пришел артиллерийский офицер, для того чтобы меня убить, но когда мы с ним остались с глазу на глаз, он побоялся поднять оружие. В разговоре со мной он сознался, что был послан меня убить, и просил только об одном, чтобы я не давал ходу этому делу».

Просьбе этой Савинков не внял и постарался использовать происшедшее в своих целях. Он рассказал об этом инциденте Алексееву, намекнув, что против того тоже готовится покушение. Алексеев разволновался и позвал для совета Деникина и Лукомского. Отделить в этой истории правду от лжи было невозможно. В итоге было принято решение усилить охрану членов Гражданского совета, а Савинкову рекомендовано не задерживаться в Новочеркасске надолго. В начале января он покинул донскую столицу и уехал в Москву, увозя с собой письма Алексеева к Г.В. Плеханову и другому видному социалисту — Н.В. Чайковскому.

Поведение Алексеева в истории с Савинковым было очень характерно для тогдашних настроений основателя армии. Надо сказать, что по характеру своему он был человеком мнительным, к тому же давал о себе знать и возраст. Алексеев чувствовал себя обиженным тем, что его оттеснили на второй план, и потому был готов поверить в любые новые обиды. Этим-то и пользовались любители сплетен и интриг, которых тогда в Новочеркасске было более чем достаточно.

Недели две спустя после описанных событий некий капитан Капелька (князь Ухтомский), служивший в штабе Алексеева, доложил ему о новом заговоре. В армии якобы готовится переворот. Корнилов собирается свергнуть «триумвират» и объявить себя диктатором. В этой связи уже сделаны все назначения до московского генерал-губернатора включительно. Источником своих сведений Капелька называл И.А. Добрынского, подвизавшегося при Корнилове еще в августовские дни.

Алексеев потребовал объяснений и пригласил к себе для этого Корнилова и других генералов. Корнилов, узнав о сути дела, вспылил и покинул совещание. Попытки докопаться до правды ни к чему не привели. Как выяснилось, Добрынский спешно покинул Новочеркасск, даже не заплатив за. гостиничный номер. На следующий день и Алексеев и Корнилов прислали формальные письма о своем отказе от участия в дальнейшей работе: Алексеев — мотивируя это слабым здоровьем, Корнилов — желанием в скорейшее время уехать в Сибирь. Деникину вновь пришлось уговаривать сначала Алексеева, а потом вместе с атаманом Калединым вести долгую беседу с Корниловым. В результате Алексеев извинился перед Корниловым, но, похоже, остался при своих убеждениях. Во всяком случае, капитан Капелька никак не поплатился за ложный донос. Он остался служить в штабе Алексеева и был убит во время Первого кубанского похода.

Позже, когда добровольческое командование переехало в Ростов, пошли разговоры о новом заговоре, на этот раз направленном против Корнилова. Доброжелатели представили ему целый список офицеров, якобы задумавших организовать его убийство. В списке фигурировали главнейшие фигуры из окружения Алексеева. Оскорбленные этим обвинением офицеры потребовали реабилитации. Корнилов собрал их и сказал: «Дело не в Корнилове. Я просто не допускаю мысли, чтобы в армии имелись офицеры, которые могли бы поднять руку на своего командующего. Я вам верю и прошу продолжать службу».

С этих пор Алексеев и Корнилов старались по возможности избегать личных контактов. В случае необходимости они общались друг с другом в письменном виде. Это выглядело особенно странно в ту пору, когда штабы Алексеева и Корнилова располагались в одном и том же здании гостиницы «Европейская» (приметный по меркам Новочеркасска дом в три с половиной этажа и колоннами по фасаду). Однако вскоре штаб Корнилова переехал в помещение по Комитетской улице, где поселился и сам бывший главковерх.

К этому времени к нему приехала семья: жена, сын Юрий и дочь Наталья. В декабре к Наталье приезжал из Петрограда ее муж — морской офицер Маркин. Он уговаривал ее уехать с ним, но Наталья предпочла остаться с отцом. Это было ее последнее свидание с Маркиным. Позднее, уже в эмиграции, Наталья Корнилова выйдет замуж за бывшего адъютанта Алексеева А.Г. Шапрона дю Ларре.