Книга На Фонтанке водку пил - Владимир Рецептер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здороваясь, Анна Андреевна нарушила позу и то ли назвала друг другу скульптора и артиста, то ли без этого обошлась, точно не вспомнить…
Чувствуя, что его время истекло, скульптор стал нехотя укрывать бюст мокрыми тряпками, как видно, это был не последний сеанс, а Р. подчинился паузе, которую взяла хозяйка. И стоило того. В молчании можно было как-то освоиться, а первые реплики оказались общего характера.
Наконец скульптор простился, и дала о себе знать пожилая женщина, роли которой Р. сперва не понял, а потом, для себя, стал звать компаньонкой. Она подсказала говорить погромче и тоже вскоре ушла…
Позже автор восстановил, что скульптора звали Василий Павлович Астапов, а женщину — Ханна Вульфовна Горенко, оба имени при знакомстве прозвучали, но актерская память капризна, и Р. их тотчас забыл.
И тут пошел разговор вдвоем, занявший, как доложил Р. Виленкину, почти три часа. Как его передать? Тем более в нашем неустойчивом жанре? Если бы это были мемуары артиста Р., вы узнали бы, что с этого момента никого ближе к Ахматовой не было, а речь между ними шла, конечно, о его выдающемся даровании. Так «мемуарят» многие и, что интересно, поэты. Но у вас в руках именно роман. Да, гастрольный, однако же… И ввиду жанровых сложностей и двойственности исходной позиции автор попробует пройти над ареной по натянутому канату без батута и лонжи и постарается не упасть. Следите за ним, господа!..
— Где вы жили в Ташкенте? — спросила Анна Андреевна, Р. стал называть адреса, и оба с удовольствием вернулись под тополя и тутовник и вспомнили старую орешину у зоопарка. Отрезок улицы Жуковского, на котором в последние месяцы была ее комната на балахоне́ (второй этаж), шел от Пушкинской до Советской, а тут как раз на углу и зоопарк, и огромная орешина у входа, и лев рыкает по ночам… Не рыкал?.. Может быть, в войну его не было или был другой, терпеливый… Это ведь позже Р. жил на Карла Маркса, между Первомайской и Жуковского, и слышал вечерами стоны голодного льва, а в войну — на Хорошинской, вернее, в Третьем Хорошинском тупике, по другую сторону Алайского базара. А через три дома, на углу Хорошинской и Третьего тупика, жила семья Козловских, у них Анна Андреевна встречала Новый, 1942 год, и братья Козловские играли Бетховена в четыре руки, а утром ее провожал до дому Женя Пастернак, сын Бориса Леонидовича.
Мимо ворот, за которыми жили Козловские, по Хорошинской торопился столетний арык; будущим летом Р. побежит по нему босиком и наступит на узбекский нож, острием кверху…
Эдика Бабаева, Валю Берестова и Зою Туманову, носивших ей стихи, — Р. познакомился с ними чуть позже — она хорошо помнила. Вопросов с ее стороны больше не было, но вышло так, что Р. все о себе начисто выложил.
Заговорили о Ленинграде, театре, впечатлениях первой зимы, и Р. потерял легкость и уверенность. В ответ на его спотыкания Ахматова сказала:
— С этим городом и у меня невыясненные отношения…
Тут и появился Александр Сергеевич Пушкин; Ахматова упомянула «Каменного гостя», и они обменялись впечатлениями о Дон Гуане, причем у Р. опять развязался язык…
Далее последовали ее вопросы о Шекспире, не экзамен, нет, а свой интерес: что происходит в вашем Эльсиноре и что имел в виду автор, беря такой сюжет; и оказалось, что «Гамлета» Ахматова знает блестяще, хотя ее любимая трагедия — «Макбет». Тут важны английские ударения, а то у нас, в России, говорят по аналогии: Га́млет, Ма́кбет… Нет, не Ма́кбет — Макбе́т…
О Гамлете Анна Андреевна слушала внимательно, поощряя монолог, и все же перевела на автора: неужели он был актером?..
— А кем же? — удивился Р.
— Вот именно, кем, — повторила Ахматова и отложила тему до другого раза, чтобы собеседник к ней попривык…
Перешли к стихам; Р. прочел три стихотворения — тут надо отдать ему должное, сам догадался, что больше не надо, — и услышал, что они…
Ну, как тут быть? И сказать неловко, и не сказать нехорошо. Одно слово повторилось не раз, о нем и все сомнения. С одной стороны, оно касается лично читавшего, а с другой — сказано Ахматовой. Так приводить это слово или нет?.. «То be, — как говорится, — or not to be?..» Опять-таки, в письме Виталию Яковлевичу артист Р. его, конечно, выболтал. Но, во-первых, это — частная переписка, а во-вторых, — артист, что с него возьмешь? «Актеры не умеют хранить тайн…» Правда, письмо это вместе со всем архивом Виленкина — в Музее МХАТа, и дотошный аспирант может его откопать. Как откопал автор. Подарил музею ксерокопии писем В.Я. Виленкина артисту Р. и получил в ответ ксерокопии писем артиста Р. В.Я. Виленкину. Голова-то дырявая, а там — какая ни на есть фактография. И это самое слово…
И все же, все же… Одно дело артист, а другое — автор. Нет, мы, право, в замешательстве и без подсказки критика Р. приводить его не решимся. Как он скажет, так тому и быть, так что, господа, потерпите, пожалуйста!..
Далее по просьбе Р. читала стихи Анна Андреевна, читала ему одному.
Впечатление было беспримерное и оказалось глубже, чем в первый раз, несмотря на толстую кожу. Тут звучали отрывки из пьесы «Энума Элиш», «Поэмы без героя» и «Реквиема». И опять исчез быт, раздвинулись стены и явился пророк…
Однажды, когда Ахматова прочла Мандельштаму отрывок из «Божественной комедии» (явление Беатриче), тот заплакал. «Я испугалась, — пишет она. — Что такое?» — «Нет, ничего, только эти слова и Вашим голосом…»
Р., конечно, не заплакал, он на это и права не имел, но явно вибрировал и за своим лицом не следил, такое за ним водилось. Щедрость подарка и степень доверия казались незаслуженными, и только отнеся их к авторитету своего рекомендателя, он себя отчасти унял… Ее стихи и ее голосом…
У нее отнимали сына и мужа, у Р. — мать…
В «Гамлете» есть сцена, когда бедный принц слушает Тень отца… Это было не совсем то, но что-то похожее… Из ряда вон…
В обратной электричке Р. сидел в углу и прижимал к груди завернутые в газету сокровища. Фотография, машинописный экземпляр «Реквиема» и книга стихов с надписью: «Владимиру Рецептеру, при кедре. Анна Ахматова. 28 марта 1963 г. Комарово».
Большая семья композитора Р., состоящая из жены с тещей, сына с невесткой, дочери с зятем и двух сиамских котов (три семьи и два кота), проживала на Петроградской стороне, по улице Зверинской, лелея хрупкую мечту о достойном разъезде. Воплотиться она должна была по завершении кооперативного строительства на Финляндском проспекте, 1, в доме, стоящем напротив гостиницы «Ленинград», бочком к набережной.
