Книга Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа - Иоан Поппа

– Уважаемые товарищи. Я, как главный инженер, только что назначенный… я ведь, черт возьми, имею высшее образование… я так говорю: возьмемся как следует за работу, дальше так нельзя. Приходим сюда каждый день с оправданиями и исчезаем. Пусть болит голова у командира, партийного секретаря – и так Шошу растолстел. Так дело больше не пойдет! Никто ничего не делает! Едим, щадим наше сердце. Но откройте и вы хоть одну книгу, читайте, а то вы хуже, чем в мезозойскую эру! И осторожно с «резервозаврами»! Вот что я хотел сказать. В остальном… времена смутные… венгры перешли к капитализму… про наших братьев поляков нечего и говорить… Это что-то ужасное! Даже наши бессарабцы сошли с ума. Я не понимаю, что хотят эти люди. Не верьте разным слухам. Советская власть еще крепка, будут большие сюрпризы. Коммунизм только сейчас начинает укрепляться. Давайте будем изучать день ото дня, что говорит товарищ Николае Чаушеску. Приготовимся всей душой встретить достойно XIV съезд Партии! Какого черта! Мы офицеры! Я закончил.

Командир вступает снова:

– Идите теперь к людям! Хочу посмотреть на них, как они входят на «Уранус» повзводно, с командирами впереди и с песнями! Я там буду! Кажется, кое-кому в голову уже ударила свобода. Желаю успеха в работе!

Мы бежим к автобусам. Проезжаем центр, въезжаем на проспект Победы Социализма и поднимаемся по склону, по улице между Домом Республики и Домом науки. Останавливаемся возле бараков. Люди встают в очередь, быстро завтракают, проглатывая скудные порции и потом выходят перекурить, ожидая, когда все закончат с едой. Невольно констатирую, что я стал знаменитостью. Лейтенанты и младшие офицеры из других рот подают мне знаки приветствия при виде меня. В столовой, в офицерском углу, Георге подымает руку и делает мне знак, чтобы я шел с подносом туда, за его стол, выкрикивая, что есть свободное место. Я подхожу, ставлю поднос на стол и усаживаюсь на стул.

– А вот и предатель, – говорит Шанку, пристально глядя на меня своими проницательными глазами и затем затягиваясь сигаретой. – И ты еще осмелился садиться здесь, рядом с нами, племянник Пачепы?[72]

– Я бы не осмелился, – говорю я смиренно, – но Георге дал мне знак, чтобы я пришел.

И шумно прихлебываю из кружки чай, причмокивая с преувеличенным удовольствием и обсасывая губы.

– Не очень-то тебя мучают угрызения совести, – замечает Шанку, внимательно изучая меня.

Затем поворачивается к Мэркучану и говорит ему с упреком:

– Ты это видел, капитан? Ты постоянно брал его под защиту. А он вел переговоры с врагом.

Мэркучану вздыхает обреченно и произносит без особой убежденности:

– Я пригрел змею у себя на груди…

– Какую змею? – удивляется Шанку. – Это здоровая анаконда, ты не видишь? Ты слепой? Еще бы немного, и он бы проглотил нас всех, с ботинками, со всем. Спасибо товарищу командиру, что он его разоблачил.

– Пардон! Не командир его разоблачил, слышите? Его разоблачил полковник Матей, – кричит с соседнего стола капитан Костя.

Потом – ко мне:

– Скажи по секрету, сколько тебе дали американцы, Иоане, чтоб ты нас продал?

– Дайте же и мне поесть спокойно! – притворяюсь я возмущенным. – Я назову вам после этого и сумму.

– Правильно, – говорит Шанку. – Мы подождем.

А Ленц, который сидит рядом со мной, намазывает мне ломоть хлеба маргарином, после чего протягивает его мне с притворной услужливостью.

– Смотри-ка, как Ленц ухаживает за Порой, – дивится Мэркучану.

А Шанку произносит, пуская кольца дыма изо рта:

– Да они оба из одного теста.

– А вам не кажется, – говорит сержант Геца, – что атмосфера в части несколько разрядилась? Что эти наверху, даже командир, несколько успокоились?

– С чего это ты, прости Господи, взял? Ведь всего полчаса назад ты видел, как троих из нас отправили под арест, из Влэдою сделали кишмиш, а Чорней растянулся без сознания перед командиром.

– Знаю, товарищ капитан, но…

– Ах, Геца, – говорит Костя, – это не люди, друг мой. И знаешь, что я думаю? Что большой шухер только сейчас начинается. Слушайте, что я вам говорю. Назовите меня щенком, если это не так!

Словно в подтверждение его слов, в зал входит резервист и подходит к нашим столам:

– Товарищ командир приказал подняться на стройку.

Мы поднимаемся и выходим. На дворе прекрасное утро конца октября. Не прохладно, но уже и не жарко. На востоке небо красное, и скоро взойдет солнце. Офицеры начинают давать распоряжения. Люди собираются по взводам, по ротам, по батальонам, после чего колонна приходит в движение, поднимается на Холм плача и направляется к стройке. Офицеры из командования и координационной группы внимательно следят за всеми нашими движениями и перемещениями. В последнее время циркулярные приказы и распоряжения, которые льются на нас, как ядовитый дождь, содержат в себе разного рода регламентации и требования, все более странные, все более враждебные и все более противоречивые. Например, очень многие подразделения переезжают на автомашинах с фургоном из 2-й Колонии в 3-ю Колонию. Военные забираются в грузовик по металлической лесенке, офицер проверяет, чтобы они были хорошо рассажены по деревянным скамьям, потом опускает брезентовый полог сзади, хватаясь за железный стержень, привязанный цепью к левому углу полога, вставляет его свободный конец в два кольца, которые накладываются и фиксируют полог. С правой стороны делает то же самое. Потом делает знак солдатам, сидящим возле занавеси, втащить внутрь железную лесенку. В заключение офицер садится в машину рядом с шофером.

Было время, когда инструкции предписывали, чтобы во время поездок офицер сидел не в кабине рядом с шофером, а в кузове грузовика, под брезентом, рядом с военными.

Потом приказ изменили: офицер должен быть не в кузове, рядом с солдатами, а находиться в кабине шофера.

Самое интересное – это то, что за несоблюдение этого приказа (и в раннем его варианте, и в более позднем) офицеры и младшие офицеры арестовывались или увольнялись в запас. И в арестантских камерах в гарнизоне одно время находились офицеры, которые разговаривали между собой примерно таким образом:

– Сколько тебе дали?

– Десять дней ареста и вычет пятнадцати процентов из зарплаты.

– За что?

– За то, что когда мы ехали на стройку в грузовике, вместо того, чтобы сидеть возле солдат под брезентом, я забрался в кабину рядом с шофером. А ты почему здесь?

– Потому что вместо того, чтобы сидеть в кабине возле шофера, я сидел возле солдат под брезентом.

Я слышал об этом в прошлом году в столовой от старшего сержанта, который недавно освободился из-под ареста, и все, сколько нас было тогда, страшно хохотали, хотя офицеры смеются очень редко. Даже когда они рассказывают анекдоты, то передают реплики персонажей без тени улыбки на лице, и это приводит к тому, что анекдоты приобретают в их устах особый оттенок и становятся уморительно смешными. А Шанку сказал тогда своим обычным тоном: «Старик, здесь как в сумасшедшем доме!» Тогда мы снова все засмеялись, как никогда не смеялись раньше и как уже, наверное, никогда не будем смеяться на «Уранусе».