Книга Быть Сергеем Довлатовым. Традегия веселого человека - Елена Клепикова

«Мир Довлатова рушится! Мало ему сомнений в своих рассказах – выходит, что и как человек он – дерьмо? Причем все свои подлости он, оказывается, ловко маскирует, успешно использует! Этот „итог“ карьеры ему трудно принять спокойно. Утонули все „киты“, на которых прежде стояла его жизнь, – и оказывается, что и ему самому впору топиться! Полный моральный крах! Он был циничен достаточно, чтобы ловко делать дела…»

Спешу успокоить читателя – ничего ужасного Довлатов не совершил и не совершал, и здесь – как и по всей своей мнимобиографической книге – автор выдает горячо им желаемое за действительное. Как здесь у нас говорят, wishful thinking.

Замечу, что последнее предложение в этой ругачей анафеме относится к писательству Довлатова, который был «циник, виртуоз, злостный мистификатор», ловко выдающий хитроумное словесное трюкачество за талантливую прозу.

В отличие от завидущего Попова, Довлатов относился к своему будущему биографу – о чем, понятно, и подозревать не мог – дружески, как к коллеге, и с некоторым даже пиететом, о чем можно судить по его эпистолярным и устным отзывам. Сама свидетель, точнее, слушатель.

Вражда Попова пристрастна, и ведет он ее не с живым оппонентом, а с покойником, и даже не с ним, а с его посмертной великой славой.

Можно, конечно, и очень хочется махнуть рукой на эти злобные измышления и обложную клевету Попова, но это будет недобросовестно и нечестно по отношению к памяти, репутации и чести писателя Сергея Довлатова. Не забудем, что этот стопроцентный фальшак вышел в популярнейшей серии. И здесь есть опасность, что непредубежденный читатель, поклонник или фанат Довлатова, жадно поглощающий все, что только можно разузнать о любимом писателе, примет на веру вымышленный и злоумышленный образ анти-Довлатова, сочиненный авторитетным автором.

Поэтому я хочу разглядеть эту книжку в упор.

Что случилось с Поповым?

Но сначала – и это важно – следует выяснить, что такое кошмарное сотворил покойный Довлатов с Поповым, что тот, через двадцать лет после смерти противника (именно так Попов его воспринимает), задыхаясь от ненависти, злобы и муки, пишет свой реваншистский, свой мстительный мемуар?

Как Валера Попов до такой жизни дошел? (Буду впредь звать его так, как все в Питере: Валерой.)

Гляньте еще раз на эпиграф к этому эссе и добавьте сюда дико враждебные, разносные отзывы о Довлатове, типа: «За ним довольно быстро утвердилась роль неудачника, увальня. Казалось, что он бежит в конце двадцатки».

Представьте постперестроечный Петербург, когда массовый интерес к литературе иссяк, престиж писательства слинял и тиражи издаваемых книг пали ниже некуда. И вдруг на всех книжных лотках завелась первая книга Довлатова в России – «Заповедник». С какой завистью писатель Валерий Попов, с его – нелегко и честно – заработанной славой «первого питерского прозаика», смотрит на мгновенно исчезающие с лотков экземпляры!

Но близкой беды, настоящей «катастрофы» еще не чует: «…той огромной довлатовской славы, что вскоре обрушилась на нас, я все еще не предвидел».

И вот – случилось: «Он заменил собою всех нас».

Можно посочувствовать Попову – удар был сокрушительный. По самолюбию, по репутации, по престижу, по его писательству, по всей его жизни, которая, оказывается, не удалась («Жизнь удалась» – победное название давней книжки Попова). То есть так: удавшаяся жизнь – имею в виду литературную жизнь – пошла под откос, судьба дала подножку, из гроба встал соперник и перекрыл ему все кислородные пути.

Чем дальше тем больнее уязвляется и страдает Попов. Надеялся, что огромная, как грозовая туча, слава Довлатова ограничится Питером (назвал его в интервью «лучшим питерским прозаиком»), оказалось – всенародная.

Вдруг «никчемный фельетонишка» лихо взлетает в «гении», а вот уже и в классики заделался – и каково было Валере Попову получить в 1993 году, через какие-то всего три года после смерти заклятого врага, эту самую премию имени Сергея Довлатова!

Вот крыша у него и поехала.

Даже в родном Питере заметили, что Попов «свихнулся на Довлатове». Он все больше ругался в печати в адрес Довлатова – только что не плевался! Покойник был ему соперник и победитель, точнее – триумфатор. Зависть, обида (на судьбу), горечь нарастали, перерождались в тяжелую мучительную ненависть. Вот до нас дошла свежая питерская байка в связи с открытием музея Довлатова в Пушкинских Горах. Успеваю вставить в книгу в самый последний момент.

Прекрасные пушкинские, а теперь и довлатовские места!

Замечательный музей Довлатова.

Заходим мы с Поповым в лачужку Довлатова – прогнившие полы, низкий потолок.

– Должно быть, Довлатов входил сюда согнувшись, – говорю я Попову. – Он ведь был высокого роста, и потолок для него очень низкий.

И тут Попов встает на цыпочки и пытается достать потолок головой.

– И мне тоже, – заулыбался он, – и мне тоже он низок!

Увы, головой он все равно не касался потолка – светилась маленькая зазорина. Тогда Попов нашел на потолке выступающую балку и уперся в нее лбом.

– Вот! – торжественно произнес он.

Даже в такой мелочи, как рост, Валерий Георгиевич не хочет уступать Сергею Донатовичу.

Шутки шутками, но не мог никак Попов признать свое поражение от Довлатова! Необходимо было поквитаться с противником, взять реванш.

Вынести покойнику смертный приговор! Убить пересмешника!

И случай представился – так появилась в ЖЗЛ эта феноменальная книжка: «Довлатов» без Довлатова. Попов таки взял реванш, отомстил, но весь вопрос – кому?

Анти-Довлатов

Первая странность (скорее жанровая аномалия) – автор сочинил не биографию Довлатова, как следовало ожидать, а парные биографии – свою и своего смертельного врага. Быть может, он подражал Плутарху с его «сравнительными жизнеописаниями» выдающихся исторических лиц, сгруппированных попарно, но, в отличие от сочинения Попова, по принципу сходства.

У нашего автора парные биографии съединены по принципу различия, супротивны друг другу, между ними – противоборство.

Это нонсенс, конечно, но факт – в книжке действуют два протагониста, и если по-честному, то на обложке должны были красоваться два портрета – Попова и Довлатова. Именно в такой очередности, потому что Валера в этой книжке главный, а Сережа – с боку припека, на обочине, изгой, каким и был в жизни. И если уж довести этот жанровый сюр до конца, портрет одного Попова более уместен в книжке, где авторская биография затмевает во всех отношениях довлатовскую – и по объему, и по заданию. Примерами из своей жизни, которая удалась, Попов поучает, назидает, бранит, обвиняет, подавляет, проклинает и в конце концов уничтожает неудачника и злодея Довлатова.