Книга Бунт женщин - Татьяна Успенская

Последняя кромка реальности — шершавое покрывало. Обеими руками я вцепляюсь в него.

Мы в невесомости вместе, как дети, когда вместе несёшься по воздуху, а тело растаяло. Оно молчит.

Я не хочу тебя, Денис. Я не могу жить без тебя. Воздух, свет, невесомость.

Брат. Не чужой мужчина. Что я делаю? Я не хочу, Денис, не надо, пожалуйста.

Но… это так мне нужно — вместе нестись в невесомости и непорочности…

Я истекаю в реку, в стремительную реку растаявшего снега, она меня несёт… в Шушин океан.

Запах снега, воды, водорослей, травы…

— Ты совсем ребёнок, — голос Дениса из Будущего. Оно, это Будущее, не наступило, я всё ещё на пути к океану, я ещё не влилась в него и не ощутила свой исток, свою колыбель. Я всегда знала, я — со дна океана. — Ты была права. Конечно, я просто не знал, что люблю тебя как часть себя. Я — с тобой навсегда. Это как разрезать руку и своей кровью, раной… побрататься.

Что он говорит? Чушь. Он болтает? Зачем он болтает?

Он качает меня на волне. Он — океан. Он — Денис. Он — лес. Непорочное зачатие. Без потной душной страсти. Без желания. Две клетки — я и Денис — слились в одну — в вечную жизнь. Кровью… побрататься. А ребёнок — клетка слившихся нас?

Звонят в дверь. Руки Дениса продолжают укрывать меня волной.

— Ты будешь открывать?

Это — Будущее. Я вступаю в него босиком. Натягиваю на голое тело голубой костюм, присланный мне Ангелиной Сысоевной, определивший мою удачу в сдаче экзаменов, и иду к двери. Теперь у нас есть глазок. И в глазке — Леонида.

Я принимаю твоё предложение, Леонида: я поеду жить в твою глухомань, мне больше негде жить. Я буду помогать тебе заниматься благотворительностью.

Звонит звонок.

Будущее трезвой назойливостью напоминает — я сама назначила Леониде это число, это время. И я открываю дверь. И я впускаю в свою жизнь Леониду.

Мы сидим втроём за одним столом: Денис, я и Леонида. Леонида рассказывает о Семинарии — о строгом распорядке, о предметах, которые изучает…

Денис слушает и ест. Он очень голоден. Ест мамины вчерашние котлеты и дышит, как после пробежки. Леонида не видит, как дышит Денис. Денис ест, как ест нормальный человек. Это знаем он и я — что он задыхается. Я тоже задыхаюсь. Волной океана, прибившей нас с Денисом к своей тайне, к своей колыбели.

И я говорю ему: «Пожалуйста, успокойся. Мы будем все четверо растить нашего ребёнка. Мы будем все вместе. И я не ревную тебя. И я люблю тебя. И ты ничем не обязан мне. И я люблю маму. И она ни в чём не виновата передо мной. И я хочу, чтобы мама не была одна. Успокойся, пожалуйста. От непорочного зачатия, при котором тело молчало, стартует Будущее четырёх людей и — маленького пятого. Ты говорил, или Вероника говорила: что мы ни делаем, мы творим карму, мы творим будущее. Вот оно. Не хватает только мамы, моей мамы за этим столом. И семья — в сборе».

Леонида поняла, что я сбегаю от своей жизни потому, что теряю всех, кого люблю, потому, что нуждаюсь в ней, потому, что хочу помочь ей, и, глядя на Дениса, спрашивает меня:

— Когда ты дашь ответ?

— Я согласна помочь тебе, — говорю я и смотрю на Дениса.

Моё лёгкое «ты» разрушает барьер разницы в возрасте, свидетельствует о моём доверии к Леониде — я буду жить свою жизнь.

Леонида уходит, а я пишу Денису адрес маминой школы. Не успеваю дописать последнюю цифру, снова звонят в дверь.

— Что за паломничество такое?

Снова кухня. Виктор смотрит то на меня, то на Дениса. Мы помирились? Мы общаемся как люди?

— Ты можешь подождать секунду? — спрашиваю Виктора и увожу Дениса в свою комнату. — Пожалуйста, не иди к маме сегодня. Дай мне сначала поговорить с ней. Я должна сказать ей о том, что выхожу замуж. На самом деле я не выхожу замуж. Но дай мне сегодня и завтра. Завтра мы хотели поехать с ней к морю. Дай мне два дня, пожалуйста.

— Я подожду Витьку здесь, можно? Посмотрю кое-что. — Он берёт с полки мамин справочник, ещё не уехавший после экзамена в мамину комнату.

— Ты что, пришёл пригласить меня на свадьбу? — спрашиваю Виктора.

— Какая свадьба? Вероника пока не хочет. — Виктор стоит у окна кухни и держит в руках ветку липы. — Смотри, цветёт. Скоро осень.

— Нескоро. Совсем нескоро осень.

Виктор поворачивается ко мне. Во рту сразу же — сладость Пыжовой конфеты и горечь моей слюны, по позвоночнику течёт пот.

— Что мы будем делать дальше? — Виктор кладёт свою руку на моё плечо, и плечо бьёт электрическим током. — Одно твоё слово, и мы с тобой поженимся. Я объясню Веронике.

Нас обоих трясёт током, и я выползаю из-под его руки.

— Ты лжёшь и мне, и самому себе, твоя жена — Вероника.

— Но я хочу тебя. Я хочу быть рядом с тобой.

— Может быть, Витя. Потом. Когда-нибудь. Обязательно. Я обещаю тебе, Витя, только ты, пожалуйста, женись поскорее. Я не твоя жена.

— Чья? У тебя есть кто-то?

Звонит телефон.

— Мама? Хорошо, что ты звонишь, мама. Я? В порядке. Да, я в порядке. Ты не можешь удрать с работы? Прямо сейчас. Мы пойдём с тобой гулять. Я готова видеть тебя.

А в этот момент Леонида встречается с Артуром.

Они идут в парк и садятся на скамью. И Артур рассказывает Леониде, что он дословно сказал девице всё, что Леонида посоветовала сказать. И девица бежала от него, подхватив вьющийся пышный подол юбки.

Артур смеётся и говорит:

— Теперь я твой должник. И не только с девицей. Я прочитал роман отца Владимира, о котором ты говорил мне. У меня есть к тебе вопросы.

Леонида поворачивается к Артуру и просит:

— Можно потом, а? Нам надо поговорить. Ты единственный мой друг во всей моей жизни. И я не могу лгать тебе.

Всё повторяется. Она говорит теми же словами всё то, что когда-то говорила о. Варфоломею: о явившемся ей Свете и Боге, о Мелисе, о своём кощунственном для Православной Церкви решении, о решении уйти в Протестантство, о той работе, которую она проводила все эти годы над собой, о конфликтах с собой из-за Мелисы, из-за отца и из-за него, Артура. Говорит и о том, что любит его. И о том, что нашла молодую женщину, готовую работать вместе с ней, чтобы не было так одиноко и неуютно.

Артур встаёт, когда она произносит последнее слово.

«Сейчас он уйдёт», — понимает Леонида.

А он садится.

Снова встаёт.

— Я не готов к разговору, — говорит он. — У меня тоже не было друга. И терять его…

— Почему терять? Что изменилось? Почему я не могу остаться тебе другом? Потому, что я лгала? Но лгала я обществу, не способному вырваться из консерватизма. Я не лгала отцу Варфоломею. И я не знала, что мы с тобой станем друг другу нужны. Как только я до конца поняла это, я…