Книга Дом толерантности (сборник) - Анатолий Грешневиков

– Здесь мы и жили, – показал он рукой на то место, где не видно было ни одного бревна, кроме бурьяна. – Точно. Здесь!

И дальше Владимир Алексеевич загорается желанием делиться безостановочно яркими воспоминаниями. Мы с Алексеем его не перебиваем, наоборот, всем своим видом показываем, что нам интересно узнать, чем жила деревня в его юные годы.

– У нас дом был большой, бревенчатый, обитый тесом, – торопливо говорил он, взмахивая руками. – Мой дедушка Степан Федорович был до революции лесником-объездчиком. Отгрохал для себя разные постройки. Мне нравилась горница, где зимой хранилась клюква, а летом стояли кровати для отдыха. Я любил уходить туда отдохнуть. С другой стороны от горницы был чулан. В нем в основном хранились кросны, на которых мама и бабушка Матрена ткали из льняных ниток одежду – рубашки, юбки, платья. Еще в чулане было много прялок, на них зимой пряли пряжу для кросн. Между горницей и чуланом было около семи-восьми ступенек вниз во двор. Он был огромный, запирался дверью, а под крышей жили ласточки. Отец любил ласточек. Специально для них выпиливал в двери окно, через которое они влетали и вылетали.

– Во дворе, наверное, полно скотины всякой?! – поддерживаю я рассказчика.

– В деревне без животины жить нельзя. Во дворе, если входишь со стороны сеней, сразу натыкаешься на ясли для ягнят. Затем стояла корова. Она давал 30 литров молока в день. К весне, к отелу доила меньше. Затем были отгорожены поросята. И лишь в конце двора стояла лошадь. В зимнюю пору, особенно в большие морозы, мой отец вставал ночью, зажигал фонарь, керосиновый, со стеклянным футляром, выходил и давал скотине сена. Говорил, что если скотина ест, она греется. Бывало, вставал ночью дважды и опять подкармливал. Чтобы лошадь всегда блестела, отец ее каждый день чистил. Мама ухаживала за коровой.

– Мне отец тоже про дом говорил, – вступает в разговор Алексей Михайлович. – Ему нравилась зимовка, а еще большая печь.

– По соседству с нами жили Кузнецовы-Абрамовы, – продолжал говорить Владимир Алексеевич, не отвлекаясь на реплику родственника. – Так как у нас в деревне был обычай звать детей не по фамилии, а имени дедушек, то соседей мы звали Абрамовы, а они нас – Степановы, ибо дед у нас был Степан. Между домами была выкопана канава для стока воды, и через эту канаву к соседу был построен мостик. По бокам канавы были посажены липы, кусты акации, а к пруду, к деревне – белая сирень. Под окнами тоже росла сирень, огороженная заборчиком. Весной от нее стоял такой приятный запах! На липе жили скворцы в отцовских домиках. Около липы красовалась лавочка. На ней всегда сидела мама и ждала гостей. Часто к ней приходила ее родная сестра Фиона, которая проживала в Андреевском за рекой Устье. Я тоже с мамой ходил в Андреевское к тете Фионе в гости. Там была церковь. После чаепития с пирожками с капустой и с ватрушками мы шли молиться.

Наша дружная компания огибает черемуху и медленно движется в ту сторону, где по указанию Владимира Алексеевича располагался двор дома. Так как говорил только он один, мы продолжали быть слушателями.

– Отец гордился тем, что наша семья росла в достатке. Под горницей у него хранилось много продуктов – чан-бочка грибов, чан-бочка огурцов, чан-бочка капусты. В чан брусники обычно клали яблоки сорта «белый налив», после мочения они становились красными. Яблоневый сад занимал огромное пространство. В середине его был вырыт погреб, выполняющий роль летнего холодильника. Еще отец любил ездить в район, откуда привозил для семьи мешок соли, пару бидонов масла, кульки с ржаной и пшеничной мукой.

Владимир Алексеевич повел нас дальше, туда, где рос яблоневый сад. Там жил когда-то своей полезной жизнью овинник. Крестьяне косили на нем траву два раза за лето.

– Эта трава была особая, – хвастается рассказчик. – Ее берегли только для молодняка, для ягнят и телочек. За овинником слева был пруд. Его каждый год чистили мы и Абрамовы. Две семьи и пользовались им, в основном поливали садовые культуры. Дальше стоял сарай, забитый сеном. Потом тянулось картофельное поле, а за ним расположилось здание риги. В нем находилась печь. Ее затапливали тогда, когда нужно было высушить снопы-пучки хлеба для обмолота. Видишь, Анатолий Николаевич, я все помню, будто и не уезжал отсюда. В конце деревни стояли две житницы. Вон в той стороне. Житница была построена на столбиках, чтобы туда не могли попасть мыши. Мы, мальчишки, лазали под нее, играли, там было просторно. Внутри помещение разделяли сусеки, за перегородками лежало разное зерно. В житницу имел доступ только мой отец. Рядом находился сарай, где хранились плуги, борона, косилки, сани, тарантас, дровни.

– Сани мастерил отец? – интересуюсь я.

– Нет, они делались специально на заказ, – весело отозвался Владимир Алексеевич. – Батя-отец очень любил ездить на саночках. Они были красивые, темно-коричневого цвета, со всех сторон расписаны цветами. Одно сидение находилось впереди, и два сзади. Бывало, отец утром в воскресенье запряжет лошадь в саночки и кричит: «Ну, сынок, собирайся, поедем в церковь в село Павлово».

– Дядя, а покажи, где чьи дома стояли, – попросил Алексей Михайлович. – Я последний раз в деревню приезжал из Ярославля, кажется, в 1969 году, и уже не помню, кто и где жил.

Владимир Алексеевич повел нас в центр деревни, развернул лицом к одиноко стоящему заколоченному фермерскому дому и начал палкой на песчаном полотне засохшей лужи рисовать карту бывшего населенного пункта. Он по-прежнему вел себя с нами как экскурсовод очень дипломатично, хотя немного строго и сухо. На смуглом лице блестели глаза то робкие и недоверчивые, а то веселые и озорные. Мне он нравился отсутствием кокетства и резкостью суждений.

– Начну с крайнего дома. В нем жили Зайцевы. Хозяин – Василий Иванович ростом был маленький. Старенькой дом снес, построил новый. Три окна по переду. Четверо детей имел. Другой дом – тоже Зайцевых. Между домами росли огромные березы. Далее идет дом Абрамовых-Кузнецовых. У хозяина Алексея было четыре окна по переду. Он не любил собак. А у нас жила дворняжка. После травли наших собак были случаи, когда отец и сосед Абрамов дрались Отец был горяч в драке и всегда выходил победителем. Старший сын Алексей Абрамов служил в Бресте. Когда фашисты напали на город, то он, безоружный, отступал вместе с армией, а потом бежал в деревню. А вот другой брат Григорий, красивый такой, степенный, до конца воевал сапером и погиб… Дочь их Лида была красавицей, к ней все парни липли… После их дома стоял наш. Мама была по фамилии Бородулина, а отец – Карачков. Он закончил ростовскую земскую школу. За хорошую учебы имел похвальный лист. При смене документов наша фамилия изменилась на Крячковых, а звали нас Степановы, по дедушке Степану. У родителей было шестеро детей, я последний.

– А где жили Павловы? – спрашиваю я, вспомнив почтальоншу, которая приносила в наш дом в Редкошове газеты и письма.

– Не было у нас таких..

– Как так? Галина Васильевна Павлова ходила с толстой сумкой на ремне по всем деревням. Лучший почтальон района. Она все шутила, когда приносила мне книги, заказанные в районной библиотеке: «Я земной шар, наверное, уже не один раз обошла». А какая рукодельница была! Я часами любовался ее вышивками. Родом она из Вахрева, но вышла замуж и переехала жить в Новоселку.