Книга Безымянное семейство - Жюль Верн

Он увидел возле себя девушку, услыхал ее, наконец, открыл глаза и, поводив ими и приподнявшись, огляделся по сторонам.

— Клара! — прошептал он.

Будь у него силы, он взял бы девушку на руки и бросился вместе с нею в воду, чтобы спасти ее!.. Но, обессиленный, он снова откинулся на палубу. Рев водопада слышался теперь на расстоянии меньше полумили.

Для нее и для него это означало смерть, как и для других, которых «Каролина» уносила вниз по течению Ниагары.

— Жан, — сказала Клара, — сейчас мы умрем... мы умрем вместе!.. Жан, я люблю вас... Я была бы горда носить ваше имя!.. Но Бог рассудил иначе!..

У Жана еще хватило сил сжать руку Клары. Потом губы его повторили то слово, которое прошептала перед смертью его мать «Искупление!.. Искупление!»

Двигаясь все быстрее, пароход уже огибал Козлиный остров отделяющий американский водопад от канадского. И вот оказавшись в самой середине подковы там, где поток сужается в узкое зеленоватое горло, «Каролина» накренилась над пропастью и исчезла в пучине водопада.

Глава XIV ПОСЛЕДНИЙ ЭТАП ВОССТАНИЯ

Акт, совершенный англичанами в попрание прав человека и законов человечности, имел огромный резонанс в странах Старого и Нового Света. Власти Ниагара-Фолса потребовали расследования. Маклеод был опознан некоторыми из тех, кому удалось спастись от резни и от пожара. Впрочем, этот негодяй не преминул в открытую похваляться тем, что «провернул хорошенькое дельце против проклятых янки!».

Ребром встал вопрос о том, чтобы потребовать от Англии возмещения материального и морального ущерба, когда в ноябре 1840 года на одной из улиц Нью-Йорка Маклеод был арестован.

Английский представитель Фокс потребовал от Америки его выдачи. Федеральное правительство ему отказало. Англичане решением как палаты лордов, так и палаты общин предъявили своему кабинету требование добиться освобождения Маклеода, действовавшего согласно королевскому указу. Конгресс ответил на это поползновение опубликованием доклада, который обосновал право штата Нью-Йорк. Сочтя этот доклад совершенно недвусмысленным «casus belli»[200], Соединенное Королевство приняло соответствующие меры.

Федеральный парламент, со своей стороны, потребовав, чтобы преступник предстал перед судом присяжных по обвинению в убийстве, проголосовал за военные субсидии. И война, несомненно, была бы объявлена, если бы обвинение с Маклеода не сняли: он представил алиби[201]— малоубедительное, зато позволившее и англичанам, и американцам замять это дело.

Вот как оказались отомщены жертвы чудовищного преступления на «Каролине»!

После поражения повстанцев на острове Нейви лорду Госфорду было доложено, что сторонники реформ не будут больше делать попытки бунтовать против законных властей. К тому же их главари убиты или заключены в тюрьмы Квебека и Монреаля; не стало и Жана Безымянного.

Однако в 1838 году в различных пунктах провинций вспыхнуло еще несколько мятежей.

В марте была сделана первая такая попытка, организованная Робертом Нельсоном, братом того Нельсона, который осуществлял командование в Сен-Дени, потерпевшая неудачу с самого начала.

Вторая попытка была предпринята в Напьервиле, когда две тысячи патриотов, сражавшихся против шестисот солдат регулярных войск сэра Джона Кольборна, не считая пятисот индейцев и четырехсот волонтеров, были разбиты в сражении при Одельтоне.

В ноябре — третья попытка восстания. Сторонники реформ графств Шамбли, Вершер, Лапрери, Акадия, Тербон и Де-Монтань, руководимые Бриером, братьями Лоримье, Роншонами и так далее, разделились на два отряда по сотне человек. Один атаковал помещичью усадьбу, которую обороняли волонтеры, но безуспешно. Второй завладел пароходом у пристани селения Богарне. Затем — в Шатоге — Кардиналь, Люке, Лепальер, Дюшарм, желая заставить туземцев Каухнаваги сдать оружие, предприняли атаку, которая захлебнулась. Наконец, Робер в Тербоне, оба Сангине в Сент-Анне, Бук, Гравель, Руссэн, Мари, Гранже, Латур, Гийом Прево и его сыновья организовали последние выступления, которыми был отмечен конец этого революционного периода 1837—1838 годов.

Настал час возмездия. Правительство метрополии собиралось действовать с непреклонной решимостью, граничащей с жестокостью.

Четвертого ноября сэр Джон Кольборн, облеченный тогда высшей властью, ввел военное положение и приостановил «habeas corpus»[202]на всей территории провинции. Как только был учрежден Военный суд, его приговоры стали выноситься с большим пристрастием и возмутительной поспешностью. Этот суд отправил на эшафот Кардиналя, Дюке, Робера, Гамелена, обоих Сангине, Декуаня, Нарбона, Николаса, Лоримье, Гинделанга и Доне, чьи имена навсегда вписаны в анналы франко-канадской истории.

К этим именам уместно присовокупить имена людей, выведенных в этом повествовании, — адвоката Грамона, Винсента Годжа, который умер столь же мужественно, как и его отец, и за то же самое дело.

Уильям Клерк скончался от ран на американской земле; один только Андре Фарран, укрывшийся в Соединенных Штатах, остался из всех товарищей в живых.

Пятьдесят восемь самых видных патриотов были высланы из страны, и много воды утекло, прежде чем они смогли вернуться на родину.

Что касается депутата Папино, этого политика, личность которого была на виду весь период, когда выдвигались национальные требования, то ему удалось спастись. Его долгая жизнь позволила ему увидеть Канаду, которая обрела если не полную независимость, то самостоятельность. Папино умер совсем недавно, в очень преклонном возрасте, заслужив почет и уважение.

Остается сказать о том, что стало с семьей Катерины Арше. Из пяти ее сыновей, сопровождавших отца в Сен-Шарль и на остров Нейви, только двое вернулись на ферму «Шипоган» по прошествии нескольких лет ссылки и с тех пор не покидали ее.

Что же касается махоганов, принявших участие в развязке восстания, правительству было угодно позабыть о них, как позабыло оно и о славном человеке, вынужденном помимо своей воли вмешаться в дела, которые никак его не касались.

А потому мэтр Ник, пресытившись властью, которой он, кстати сказать, отнюдь не домогался, возвратился в Монреаль, к своей прежней жизни. Лионель тоже вернулся к своей конторке младшего клерка в присутственное место на рыночной площади Бон-Секур под начало последнего из сагаморов, хотя навсегда сохранил в своем сердце воспоминание о том, ради кого он был бы рад пожертвовать жизнью.