Книга Смерти вопреки. Реальная история человека и собаки на войне и в концлагере - Роберт Вайнтрауб

Все военнопленные на строительстве боролись с мыслями о самоубийстве. Люди хотели избавиться от мук. Они хотели перестать отбрасывать тень на других людей, у которых был чуть более высокий шанс на выживание в том случае, если одним ртом станет меньше. Люди хотели умереть, сохранив хотя бы каплю достоинства. В конце концов, попасть в плен унизительно для солдата. А Фрэнк попал в плен, не сделав ни единого выстрела по врагу и не внеся никакого существенного вклада даже в мельчайший эпизод войны. Война Фрэнка состояла из десяти недель унижения во время японского наступления, за которыми последовали годы непрерывной борьбы за жизнь в качестве военнопленного. Право самому решать, как и когда уйти из жизни, позволяло сохранить хотя бы какое-то чувство собственного достоинства.

Но всякий раз, когда позыв навсегда окончить муки грозил стать непреодолимым, взгляд Фрэнка падал на Джуди – и его захлестывало понимание того, что его любовь была благородной. Фрэнк отвечал и за свое выживание, и за выживание Джуди – и это было взглядом в будущее. И тот факт, что и он сам, и собака все еще оставались живы, несмотря на все невероятные трудности и невероятно низкие шансы, несмотря на бесконечные мучения, был победой.

Это и стало его войной. И теперь проиграть ее он не мог[7].

Но даже если Джуди бессознательно давала Фрэнку силы для того, чтобы отложить самоубийство, ни она, ни он не могли ничего сделать перед лицом болезней, которые косили пленных в лагерях. Что, если Фрэнк умрет – не от своей собственной руки, а от болезни?

«Глядя на Джуди, на этот ходячий скелет собаки, – скажет позднее Фрэнк, – я спрашивал себя, что станется с нею, если я умру. Я инстинктивно чувствовал, что мой уход будет означать и ее смерть. Возможно, даже смерть от голода, которая настигнет ее в каком-нибудь темном месте, где-нибудь в джунглях».

Эта мысль была для Фрэнка мучительнее размышлений о собственной бренности. А ночами, еще более темными и унылыми, чем те, что заставляли его думать о самоубийстве, Фрэнк начал задумываться о том, не будет ли с его стороны актом милосердия убийство Джуди. Мысль о том, что его собака умрет без него, «вызывал вопрос, есть ли какой-то простой способ убить ее». Конечно, сам акт убийства был относительно простым, если б Фрэнк действительно хотел пойти в этом направлении. Чтобы выполнить эту задачу, достаточно было отказать собаке в той скудной пище, которую она получала. Или же Фрэнк мог «забыть» подать Джуди сигнал голосом или свистом в следующий раз, когда ее станет искать охранник. Возможно, Фрэнк мог даже набраться сил, достаточных для того, чтобы самому убить Джуди, которая к тому времени была очень слаба.

«Но хватит ли у меня на это мужества? – спросил себя Фрэнк. – Смогу ли я принять такое решение, а если даже смогу, то как убивать собаку? Ножом или поленом? В любом случае, мне надо было принять решение быстро, пока у меня еще оставались силы двигаться». Однажды ужасной ночью, когда чернильная темнота поглотила джунгли, Фрэнк принял решение: он убьет Джуди ради ее спасения.

Но Джуди решила по-своему.

«Каким-то образом эта умная собака, кажется, разгадала мои мысли, – рассказывал Фрэнк. – Свернувшись у меня в ногах, она открыла один налитый кровью глаз и одним взглядом отвергла все мысли, посещавшие меня в моем отчаянии». Джуди избегала смерти так долго, что это уже стало ее второй натурой. Оставаясь в живых во всех трудных ситуациях, Джуди поддерживала волю к жизни не только у Фрэнка, но у многих пленных. В том, кто значил для нее больше всего, сомнений не было. Фрэнк испытывал колебания, но теперь он возродился – и проникся горьким упорством, необходимым для того, чтобы выжить.

«Джуди укрепила меня и помогла держаться, независимо от того, что могло принести будущее, – сказал Фрэнк о той роковой ночи, когда пойнтер заслужил еще одну отсрочку казни. – Мы избежали столь многих опасностей и так часто смотрели в глаза смерти, что должны были держаться и дальше, в надежде на то, что произойдет еще одно чудо».

Глава 24

Свобода

В середине июля 1945 года в небе Суматры регулярно стали появляться самолеты, хотя то, что они там делали, оставалось загадкой. Для людей на земле гул двигателей и отблеск солнца на крыльях самолетов могли предвещать освобождение, но узники так долго пребывали в отчаянии, что теперь не осмеливались мечтать о свободе.

Впрочем, пленные не думали о пилотах, сидевших за штурвалами самолетов, людях, которые не только преодолели узы земного тяготения и могли прикоснуться к лику божию, но и наслаждались жизнью после приземления. В один из убийственно жарких дней Даффи излил негодование в адрес летчиков.

«К [летчикам] мы испытывали только зависть… Летчик свободен. Он волен пойти в лавку, купить кусок мыла и помыться, когда пожелает. Он может выпить стакан чистой воды, коки или имбирного эля. Он может получать письма, написанные менее года назад, читать газеты и слушать по радио сегодняшние новости. Вообразите обед, ожидающий летчика по возвращении на базу, и одну-две бутылочки пива, сопровождающих его трапезу. Представьте приличную, без клопов, постель, в которой летчик спит ночью. Возможно, летчик принимал свое везение как само собой разумеющееся, да еще и ворчал по какому-то мелкому поводу. А мы ждали в убожестве и отчаянии»[1].

Ожидание было особенно мучительным для людей, находившихся в глубине джунглей. «Мы все еще не имели ни малейшего представления о том, что происходит в остальном мире, так как мы были полностью оторваны от него, – рассказывал Фрэнк о тех нескончаемых месяцах 1945 года. – Наша группа затерялась в густых тропических лесах, где полностью расчищенная площадка зарастала за пару недель так, будто мы к ней и не прикасались».

На войне люди болтливы, как в кружке рукоделия, и даже пленные, отрезанные от источника и хода конфликта, сочиняли и распространяли слухи. Нервозность, которую проявляли японцы, когда слышали гул двигателей самолетов, могла указывать на то, что в воздухе теперь господствовали союзники. Ходили слухи о высадках, происходивших по всему Тихому океану, о вытеснении японцев с Филиппин, из Сингапура и Гонконга и о новых ужасных бомбах, уничтожавших целые города. Суматранцы открыто показывали знак V. Говорили, что в Паданге бросил якорь американский линкор «Миссури». И каждый пленный цеплялся за надежду на близкое освобождение.

Тем временем борьба продолжалась. Девятого августа, в день уничтожения Нагасаки атомным взрывом, умерло семь человек, в том числе голландец, упавший при попытке перейти через глубокий овраг по узкому мостику. Вскоре после этого умер англичанин Бромли, отравившись неочищенными орехами каучукового дерева. Бромли умер на койке, стоявшей рядом с койкой американца Бернарда Хикки, которого трепала малярия. Оставаясь прагматиком даже перед лицом смерти, Хикки прошипел: «Заберите его бобы и деньги».

Главным стало цепляться за жизнь. Мысль о том, чтобы умереть прямо перед концом войны, была невыносимой. В период между первой атомной бомбардировкой и капитуляцией Японии умерло около 30 военнопленных[2]. Фрэнк и Джуди проживали каждый день ради одной-единственной цели – сохранить жизнь друг другу. Джуди спала прямо под бамбуковой койкой Фрэнка. Казалось, она стала более настороженной, чем обычно. И не напрасно: она могла не знать этого, но ее официально приговорили к смерти.