Книга Книга Страшного суда - Конни Уиллис

Слуги, тоже, очевидно, принаряженные под праздник, тащили в кухню увязанные корзины и огромного гуся, другие заводили лошадей в конюшню. Гэвин, перегнувшись с седла, разговаривал с Имейн. «Нет, епископ в Уилскоме», — услышала Киврин, но, судя по довольному лицу Имейн, Гэвину удалось передать просьбу архидьякону.

Имейн помогла слезть с коня молодой женщине в ярко-синем (ярче даже, чем платье Киврин) плаще и, сияя, подвела ее к Эливис. Эливис встретила гостью с улыбкой.

Киврин попыталась вычислить среди приехавших сэра Блуэта. Всадников было человек шесть, все в подбитых мехом плащах и на конях в богатой сбруе. Слава богу, дряхлых калек среди них не наблюдалось, а парочка и вовсе казались симпатичными. Киврин хотела уточнить у Агнес, но та еще барахталась в объятиях крахмальной дамы, которая, гладя девочку по голове, приговаривала: «Так выросла, тебя и не узнать уж». Киврин улыбнулась про себя. Над некоторыми вещами время не властно.

Среди прибывших было несколько рыжеволосых, в том числе и женщина возраста леди Имейн, которая тем не менее носила свои поблекшие длинные розовые космы распущенными, как юная девица. Скорбно поджимая губы, она с недовольным видом смотрела, как слуги разгружают припасы. Выхватив из рук спотыкающегося слуги переполненную корзину, старуха сунула ее толстяку в зеленой бархатной куртке.

Он тоже был рыжим, а еще рыжим был самый симпатичный из всадников, лет тридцати на вид. Круглое веснушчатое лицо его казалось открытым и добрым — уже хорошо.

— Сэр Блуэт! — закричала Агнес и, проскочив мимо Киврин, кинулась обнимать колени толстяка.

Ох, нет. Киврин думала, толстяк женат на этой мегере с розовыми космами или на крахмальном чепце. Лет ему было не меньше пятидесяти, веса — все восемь пудов, и полный рот коричневых гнилых зубов.

— Вы привезли мне гостинец? — спросила Агнес, дергая за полу куртки.

— Будет гостинец, — ответил он, глядя на окруженную девочками Розамунду. — И тебе, и сестрице.

—Я ее приведу, — сказала Агнес и помчалась туда, прежде чем Киврин успела ее перехватить. Сэр Блуэт потопал следом. Девочки, захихикав, расступились, и Розамунда, испепелив сестру взглядом, с улыбкой протянула гостю руку.

—Добро пожаловать, сударь.

Подбородок ее был задран выше некуда, на бледных скулах алел лихорадочный румянец, но сэр Блуэт, очевидно, принял это за робость и восторг.

— Весной, надо думать, ты будешь с супругом поласковее, — заграбастав своей лапищей ее тонкие пальчики, пробасил он.

— Еще только зима, сэр, — пунцовея, ответила Розамунда.

— Весна не за горами, — расхохотался он, показывая гнилые зубы.

—А где мой гостинец? — напомнила Агнес.

—Агнес, не будь такой попрошайкой, — вставая между дочерьми, вмешалась Эливис. — Не след клянчить подарки у гостей. — Она улыбнулась сэру Блуэту. Если ее и пугал предстоящий брак, то виду она не показывала. Наоборот, Киврин еще не доводилось наблюдать ее такой спокойной.

—Я обещал свояченице гостинец. — Запустив руку в кошель на лопающемся от натуги поясе, он вытащил небольшой полотняный мешочек. — А моей нареченной — свадебный подарок. — Из мешочка появилась на свет брошка, усыпанная камнями. — Вот, любовный узелок для моей невесты, — продолжал Блуэт, расстегивая булавку. — Будешь носить его и вспоминать меня.

Пыхтя, он шагнул вперед, чтобы приколоть брошь. «Хоть бы его удар хватил», — пожелала про себя Киврин. Розамунда стояла, полыхая румянцем, ни жива ни мертва, пока Блуэт копошился толстыми пальцами у ее горла.

— Рубины! — восхитилась Эливис. — Розамунда, ты не хочешь поблагодарить жениха за щедрый подарок?

—Спасибо вам за брошь, — прошелестела Розамунда бесцветным голосом.

—А мой гостинец? — Агнес от нетерпения перепрыгивала с ноги на ногу.

Блуэт снова запустил руку в мешочек и вытянул что-то маленькое, зажатое в кулаке. Отдуваясь, он наклонился к Агнес и раскрыл ладонь.

— Бубенчик! — радостно взвизгнула девочка, хватая колокольчик и пробуя им потрясти. Он был медный и круглый, как на лошадиной сбруе, с металлическим ушком наверху.

Агнес потащила Киврин в светлицу за лентой, чтобы повязать бубенец на запястье, как браслет.

— Отец мне ее с ярмарки привез, — похвасталась девочка, вытаскивая ленту из ларя, где лежала одежда Киврин. Лента оказалась неровно окрашенной и такой жесткой, что Киврин с трудом продела ее в узкое ушко. Даже самые дешевые ленточки в «Вулворте» и бумажные тесемки, которыми перевязывают рождественские подарки, и то качественнее, чем это сокровище.

Киврин завязала ленту на запястье Агнес, и они вдвоем спустились вниз. Теперь суматошная разгрузка шла внутри, слуги таскали сундуки, перины и что-то похожее на прообразы ковровых саквояжей. Похоже, зря она опасалась, что сэр Блуэт предложит забрать ее с собой. Судя по пожиткам, они отсюда до весны не уедут.

О том, что они озаботятся ее участью, тоже можно было не беспокоиться. На незнакомку никто и не взглянул, даже когда Агнес повела ее к матери похвастаться браслетом. Эливис, поглощенная разговором с Блуэтом, Гэвином и тем симпатичным всадником (наверное, сыном или племянником), снова нервно заламывала руки. Видимо, вести из Бата нерадостные.

Леди Имейн в дальнем конце зала беседовала с толстухой и бледным мужчиной в облачении священника — судя по выражению лица, жаловалась на отца Роша.

Воспользовавшись кутерьмой, Киврин вытащила Розамунду из девичьей стайки и, отведя в сторонку, расспросила, кто есть кто. В бледном Киврин правильно угадала капеллана сэра Блуэта. Дама в ярко-синем плаще оказалась Блуэтовой приемной дочерью. Дородная женщина в крахмальном чепце — женой Блуэтова брата, приехавшей погостить из Дорсета. Двое рыжеволосых юношей и хихикающие девочки — ее дети. Своих у сэра Блуэта нет.

«Своих нет, вот он и женится на ребенке, и очевидно, со всеобщего одобрения», — возмутилась Киврин про себя. В1320 году продолжить род было жизненно важно. Чем моложе супруга, тем больше у нее шансов наплодить наследников, из которых хотя бы один дорастет до совершеннолетия.

Мегера с выцветшими волосами — это (вот ведь ужас) леди Ивольда, незамужняя сестра сэра Блуэта, живет с ним в Курси. Глядя, как она распекает Мейзри, уронившую корзину, Киврин заметила на поясе у старухи связку ключей. Значит, хозяйством заправляет она (по крайней мере до Пасхи). Бедняжку Розамунду съедят живьем.

—А остальные кто? — спросила Киврин, надеясь отыскать среди них хоть одного союзника для Розамунды.

— Слуги, — передернула плечами девочка и убежала к своим подругам.

Гостей оказалось общим числом около двадцати, не считая конюхов, которые заводили лошадей в стойла, и никого, даже измученную тревогой Эливис, это нашествие не пугало. Киврин читала, конечно, что в знатных домах держали десятки слуг, но думала, что цифры несколько завышены. Имейн и Эливис ведь как-то обходились — что, впрочем, не отменяло участия всей деревни в предрождественских хлопотах. Киврин, понимая, что такая аскеза обусловлена поспешным отъездом и чрезвычайным положением, все же полагала количество слуг в сельских поместьях сильно преувеличенным. Видимо, напрасно.