Книга Мона - Дан Сельберг

— Мистер?

Это не Самир и не Ахмад. Сёдерквист откашлялся:

— Да.

Силуэт помахал рукой.

— Пойдемте.

Эрик встал и тут же ударился о потолок. Боль была такой силы, что он упал на колени. На глазах выступили слезы. Эрик тяжело дышал и ждал, когда вернется равновесие. Потом осторожно поднялся и, сгорбившись, пошел на свет. Мужчина в дверях был помощником Самира, высокий человек с родимым пятном. Он показал, чтобы Эрик следовал за ним. Они быстро шли по местами освещенному тоннелю. Эрик каждую секунду ожидал столкновения с Ахмадом. В конце концов они добрались до более широкого люка у входа. Мужчина кивнул на лестницу. Эрик колебался. Мужчина настаивал:

— Наверх.

У Эрика не было выбора. Он схватился за железные перекладины и начал лезть. Что будет? Ждет ли наверху Ахмад? Палестинцы? Палачи? Люк был открыт, и Эрик видел полное звезд небо, похожее на круглый мерцающий глаз в конце лестницы. Добравшись до последней ступени и выглянув наружу, Эрик увидел чуть поодаль костер. Легкий ветер приносил аромат горящих дров. В люке появилось лицо с пятном. Наружу мужчина вылезать не стал, а просто показал на костер.

— Туда.

Эрик повернулся к свету от пламени. Только сейчас он заметил, что там кто-то сидит — сгорбившаяся фигура у огня. Подойдя ближе, он узнал мужчину. Разрушенная стена защищала огонь от ветра. Самир не взглянул на Эрика, когда тот подошел. Он пустым взглядом смотрел на пламя. Эрик стоял неподвижно меньше чем в метре от сидящего мужчины. В растерянности. Самир заговорил едва слышно:

— Шалом.

Еврейское приветствие было неожиданностью. Но в голосе не звучала ирония, скорее покорность. Эрик ответил осторожно, с опаской:

— Шалом.

От потрескивающего костра поднимался едкий белый дым, рисовавший похожие на привидения силуэты в ясной ночи.

— Садись рядом.

Эрик сел, зарыв ладони в теплый песок.

— Мне очень жаль. Если бы ты только знал, что…

Самир перебил его:

— Я никогда не был в Скандинавии, поэтому я очень мало знаю о вашем мире. Но я много лет прожил во Франции.

Эрик молчал, и Самир продолжал:

— Как и Ливан, эта страна — часть меня. И я читаю по-французски. Почти одну только французскую литературу. Ни в какой другой стране нет такой богатой литературы. Такого количества писателей. Красивые истории, которые приходят мне на ум во всех жизненных ситуациях. Как сейчас, когда я смотрю на все эти звезды. Книга Леклезио.[106]«Блуждающая звезда».

— О чем она?

— О молодой еврейке Эстер, которая бежит от нацизма на юг Франции. Бегство приводит ее в Иерусалим. Когда провозглашают Государство Израиль, палестинке Наим приходится бежать в лагерь с ужасными условиями. Одна девушка идет к цели своей мечты, другая — к бесконечному кошмару. Чувство неприкаянности и уязвимости. Мне оно знакомо. Это не самая лучшая его книга, но истории двух женщин, где спасение одной становится гибелью другой, местами очень красивы.

Эрик вспомнил группу людей, которые обреченно ждали у огромных ворот Эреца. Подумал о маленьком мальчике с конфетами. Самир протянул руку к горизонту.

— В книге Леклезио очень красиво пишет об Иерусалиме. Он пишет, что это город, где не может быть войны. Там те, кто скитался без родины, могут обрести покой.

Эрик не сдержался:

— Но вы пытались взорвать там бомбы. Убить невинных.

— Я был против. Я видел достаточно смертей. Но Ахмад был непреклонен.

Он посмотрел Эрику в глаза.

— Он очень опасен. Фундаменталист.

Эрик вздохнул.

— Религия — это проклятие.

— Вы говорите как атеист.

— Я и есть атеист.

Самир долго ничего не отвечал. Когда он наконец заговорил, то голос его звучал тише, как будто Самир боялся, что его услышат.

— Как вы можете жить без якоря? Без киля? Как вы можете отвергать собственное существование?

— Я этого не делаю.

— Но вы ни во что не верите?

— Я верю в науку. Если вы спрашиваете о высшей силе, пусть это будет наука.

Самир покачал головой.

— Здесь нет противоречия.

— Нет? Церковь всегда осуждала науку.

— В христианстве. Но в исламе наука всегда играла важную роль. Коран призывает нас искать понимание знаков Аллаха в мире. Считается, что естественные науки способствуют познанию Аллаха.

— Я уважаю твою веру. Любую веру. Я просто не смог найти в этом себя.

— Ты там есть. Поверь мне. В мире живет полтора миллиарда мусульман. И существует столько же толкований ислама. У всех свой путь.

— И у сумасшедших вроде Ахмада Вайзи?

— Везде есть свои крайности. Фундаментализм не является частью ислама, он явление общечеловеческое. Нам нужна религия как раз для того, чтобы противостоять этим силам. Почитай Коран. Откройся для чего-то духовного. Или почитай Библию, Тору, что тебе ближе сейчас. Но не живи без киля.

Эрик цедил песок сквозь пальцы.

— Я сожалею, что вводил тебя в заблуждение и врал тебе.

Огонь потрескивал, и в небо, словно дикие огненные мухи, взлетали маленькие горящие опилки. Самир задумчиво кивнул.

— Я хотел встретиться с тобой сегодня ночью, потому что много думал о твоем коде.

— О коде?

— Можно рассматривать наш первый разговор как симфонию. Мы следовали правилам сонаты. Разыгрывали вариации основной темы: вирус «Мона» и коды программы. Мы могли закончить в том месте, в гармонии, но тут ты ввел коду… Совершенно новую мелодию.

Эрик непонимающе покачал головой. Самир поднял руку.

— Я всегда любил коду в классической музыке. Когда в конце соната меняет форму, мелодия изменяется. Прежде чем поставить точку, композитор дает нам возможность мельком заглянуть в другой мир.

— Я все равно не понимаю. Что было моей кодой?

— Прямо перед появлением Ахмада ты сказал, что хочешь рассказать мне что-то, во что я никогда не поверю. Что-то о твоей жене. Это была твоя кода.

Вокруг них шумел ветер. Эрик смотрел на огонь.

— И теперь ты хочешь услышать оставшуюся часть?

Самир кивнул и опустил голову. Он ждал правду.

— Начну с того, что я никакой не шпион «Моссада» и не тайный агент. Я действительно айти-профессор из университета в Стокгольме.

Реакции не последовало.