Книга Серенада любви - Барбара Дэн

Пока остальные жители Нью-Лондона палили из пушек, танцевали на улицах и пили эль, Лидия и Брюс по-своему отмечали великий праздник.

Брюс вывесил белый флаг. Он оказался неспособным ко второму раунду, хотя жена и расхваливала его сексуальные способности. Он обнял Лидию и, как гигантский хищник, потащил к камину, перед которым завалился на толстый шерстяной ковер. Урча как котенок, Лидия положила голову ему на плечо.

Вдруг часы Троубриджей пробили четыре, вернув обоих к реальности.

Лидия подняла голову:

– Куда утекло время?

Она зевнула, слушая стук сердца мужа и тихое тиканье каминных часов. Налетев, словно шторм, ее подхватила и унесла с собой маленькая домашняя революция.

Брюс улыбнулся при виде того, во что они превратили когда-то опрятную гостиную. Одежда Лидии была разбросана повсюду, в то время как его собственная лежала в относительном порядке. Встав, он начал собирать ее вещи. Чулок – на люстре? Брюс посмотрел на жену.

– Так-так. Что за неряха! – подразнил он ее, снимая подвязки с фарфоровой куклы на горке с безделушками.

Лидия тоже поднялась. В янтарном свете огня ее кожа сияла в обрамлении бледного золота волос. Эту картину Брюс навеки сохранит в своем сердце.

– Лидия, Лидия, как же я люблю тебя!

С охапкой шелка и кружев в руках он опустился на колени у ее ног.

Лидия улыбнулась своему герою, вернувшему одежду, которую он срывал с нее в приливе страсти. «Ни один поэт, – думала она, – не смог бы описать те чувства, которые вызывает у меня этот мужчина».

Она погладила его по плечу. И когда Брюс, приподняв ее ножку, принялся натягивать чулок на стройную голень, у нее затуманился взор. Лидия запрокинула голову и приоткрыла губы.

Брюс без труда узнал красноречивые симптомы женщины, чей ненасытный аппетит вызывал у него восхищение.

– Ну-ну, Лидия, – простонал он. – Мы должны поторопиться, пока добрый доктор не пришел искать нас.

Лидия разочарованно надула губы и протянула к нему руки. Брюс поднялся, убежденный, что «нет» ее не устроит, и наклонился, чтобы поцеловать ее.

Она вдруг рассмеялась глубоким грудным смехом, заливаясь, как школьница, захмелевшая от излишне выпитого вина из одуванчиков.

– Подай мне одежду, Брюс, я должна одеться.

К пяти часам Макгрегоры вернулись в ратушу, чтобы забрать своего беспокойного ребенка. Присоединившись к Харрисам за ужином, они покормили Изабеллу, а затем приняли участие в вечернем празднике.

Повсюду велись оживленные разговоры, подогреваемые выстрелами пробок шампанского и многочисленными тостами, произносимыми коммодором Декейтером и прочими знаменитостями Нью-Лондона. Лейтенант Шоу и другие вернувшиеся с войны герои флота галантно танцевали со всеми дамами, разделяя честь с присутствующими британскими офицерами. Лидия и Брюс тоже станцевали несколько танцев, пока Беа Троубридж развлекала Изабеллу.

Наконец оркестр объявил перерыв.

Когда Брюс провожал Лидию из зала, его заметил один из музыкантов.

– Брюс Макгрегор! – зычным голосом окликнул его трубач. Брюс обернулся и расплылся в улыбке:

– Роджер Брюстер, как поживешь? Как жена и детишки?

Они обменялись рукопожатиями. Брюс представил ему Лидию, после чего Брюстер познакомил их с другими музыкантами.

– Брюс, мы столько часов играли, что у нас отваливаются руки. Не согласишься ли ты сыграть для нас на волынке?

Весело рассмеявшись, Брюс покачал головой.

– Прошу почтения, парни. Моя волынка – дома, – сказал он и добавил: – И что такое волынка без килта?

Лидия прижалась к его руке и, привстав на цыпочки, доверительно шепнула:

– Твоя волынка и килт – у Харрисов, Брюс.

Брюс удивленно повел бровями.

– Ты отдала мою волынку? – спросил он, едва сдерживая гнев.

– Нет, милый! Я одолжила ее Кристоферу, потому что он выразил желание ее освоить. А твой килт у миссис Харрис, потому что я хотела заказать еще один из твоей родовой шотландки для наших детей.

Музыканты повторили свою просьбу, и Брюс сдался:

– Ладно, парни, сейчас я вас околдую. Дайте нам только несколько минут.

Вскоре Кристофер Харрис, запыхавшись, вернулся в здание ратуши и принес с собой волынку и килт. Одевшись подобающим образом, Брюс взял в руки инструмент и проверил старые трубки. Сделав несколько пробных переборов, он принялся очаровывать горожан звуками старой волынки.

Пригласив на танцевальную площадку молодых людей, Брюс сыграл шотландскую польку. Заразившись весельем народного хоровода, сыграл рил, а потом, чтобы продемонстрировать возможности инструмента, переключился на балладу, сентиментальные звуки которой могли разбить сердце девушки.

Следующим номером он исполнил любимую португальскую балладу своей матери.

– В честь маленькой Изабеллы, – провозгласил он и поклонился жене и ребенку.

Он спел балладу на португальском языке, и у Лидии по коже побежали мурашки при воспоминании о том времени, когда она впервые услышала эту любовную песню в его исполнении.

Воодушевленный теплым приемом, Брюс играл то песни, то танцы, стараясь угодить старикам и молодежи. И все же она бы предпочла, чтобы Брюс играл немного тише. Когда, кружась и пританцовывая, Брюс проходил мимо, извлекая из трубок ирландскую джигу, звучавшую так, словно чья-то несчастная душа корчилась в агонии, Лидия улыбнулась ему. Как мог Брюс сотворить такое со столь прекрасной музыкой Изумрудного острова?

Брюс прошелся мимо в своем килте, сверкая коленками. От удовольствия ее сердце встрепенулось, и Лидия ответила на его озорной кивок ослепительной, многообещающей улыбкой.

Ей больше не пережить разлуки с Брюсом даже на день. Она уже решила, что следующим летом всей семьей отправится с ним в море.

Но зачем ждать?

Она взглянула на их маленькую дочку, уснувшую на ее груди. Розовый бутон губок Изабеллы дрогнул в тайной улыбке. Она мирно спала и не слышала завываний древнего инструмента.

Лидия подняла глаза и встретилась с пылким взглядом красавца мужчины, певшего ей серенаду перед толпой друзей и соседей. Улыбка Лидии говорила о ее вечной любви и преданности. «Придется настоять, чтобы Брюс дал нашим детям достойное музыкальное образование», – твердо решила Лидия.

После чего незаметно прикрыла уши лентами шляпки. Ничего не случится, если она слегка приглушит резкие звуки своего любимого музыкального инструмента.