Книга Эльфы. Во власти тьмы - Джеймс Баркли

— Мы должны очистить свои ряды, иначе никогда не сможем носить Плащ. Ты сама учила меня этому. А теперь иди, пожалуйста.

Улисан вместе с Меррат и Графирром выбрали такую позицию, откуда могли хорошо видеть стену Катуры. В длину она протянулась почти на три четверти мили, с воротами посередине, над которыми встала надвратная башня. Она была срублена из дерева, материала, крайне уязвимого для человеческой магии.

Стена прикрывала город лишь с северной и западной стороны. Две другие стороны оставались открытыми; правда, они выходили на озеро и реку, которые обеспечивали некоторую защиту. Но сейчас они волновали Улисана меньше всего. Противник не имел в своем распоряжении лодок, поскольку двигался вглубь материка, так что атака с этого направления представлялась крайне маловероятной. Конечно, люди могли выстроиться вдоль берега реки и начать обстреливать Катуру заклинаниями, но в радиусе их действия можно легко эвакуировать всех эльфов. Куда больше его беспокоила суша.

Лес обрывался, если не считать разбросанных тут и там редких деревьев, примерно в двухстах ярдах от стен. На опушке ТайГетен собирались устроить волчьи ямы и ловушки, но они не могли задержать армию надолго. Сложно было выстроить оборону с западной стороны, где лес, пахотные угодья и пастбище тянулись полосой шириной в триста ярдов, упираясь в подножие утесов на закатной стороне. Это было самое уязвимое место.

— Кто скажет Аууму, что на всем Калайусе не наберется столько железа и стали, чтобы сделать то, что он хочет? — поинтересовалась Меррат.

— Думаю, он и сам знает об этом, — отозвался Улисан.

— Как он, кстати? — спросил Графирр.

Улисан пожал плечами.

— Не знаю. Он еще не вернулся из Чертогов. Я не стану торопить его. Мы и сами управимся здесь, пока он вернется.

Сюда, под своды леса, долетал лишь приглушенный лязг металла, хотя он и отражался от утесов с достаточной силой, чтобы подданные Туала притихли в испуге.

— Не имеет значения, насколько тонкой будет обшивка. Как мне представляется, мы сумеем обшить листовым железом лишь сами ворота да стену на пару сотен ярдов в обе стороны от них. Это все, на что мы способны. — Меррат покачала головой.

— Камень, — вдруг сказал Графирр.

— Что?

— Я помню, что вчера вечером мы отказались от этой идеи, но, на мой взгляд, это неправильно. Он тверже и прочнее дерева, а у них здесь имеется цемент, хотя каменщики из них никудышные. Что ж, если у нас не хватает металла, надо просто заложить дыры камнем насухо. — Графирр показал на открытый западный край. — Особенно вон там.

— Да, он не выдержит бомбардировки, — заметила Меррат. — Но, по крайней мере, не замерзнет и не сгорит. Что скажешь, Улисан?

Улисан ответил не сразу. Вместо этого он быстрым шагом направился обратно в город.

— Пожалуй, сейчас мы должны обговорить устройство ловушек, а потом обсудить, как идут дела с подготовкой провианта. Учитывая, что карьер находится на другой стороне озера, с доставкой камней возникнут проблемы, но, кажется, другого выхода у нас просто нет.

— Я займусь этим, — предложил Графирр.

— Спасибо, — ответил Улисан и оглянулся на лес. — Не торопись, старый друг. Мы подождем.

Ауум уже выплакал все слезы над телом Элисс. Он молился до утра, прежде чем уйти из Чертогов, позволив подданным Туала приступить к возвращению тела. Элисс лежала среди тех, кто убил ее, но Ауум не испытывал гнева. Ее душа уже давно отправилась в объятия Шорта вместе с их сыном. И, хотя трупы биитан лежали совсем рядом, их душам предстояло пройти по другому пути.

— Душа живет вечно; тело же должно вернуться туда, откуда пришло, — прошептал Ауум.

Он смотрел, как занимается рассвет, и слышал, как оживает город, выполняя его приказы. Он воспользовался случаем, чтобы возблагодарить Инисса за силу, которую тот даровал ТайГетен, но сам еще не был готов вернуться в Катуру. Он нашел ручей, выкупался в нем и выстирал одежду. Над головой собирались тучи, поэтому он не стал одеваться; вместо этого он остановился на маленькой опушке, позволяя слезам Гиал благословить его тело.

Сейчас Ауум ощущал одно только спокойствие. Натянув на себя влажную одежду, он привалился спиной к стволу баньяна, мысленно перебирая события, произошедшие сразу после гибели Элисс. Тогда он счел, что им двигала слепая ярость, но теперь понял, что ошибался.

Какое-то куда более глубинное и древнее чувство, чем ярость, помогло ему в те минуты — оно пришло к нему всего на несколько секунд. Это был инстинкт самосохранения, первобытная реакция, призванная защитить самого себя и тех, кого он любил.

Она дала ему невероятную ясность мыслей, обострив его чувства до предела, чего с ним раньше никогда еще не случалось за всю его долгую жизнь. Этот инстинкт придал быстроту его рукам и ногам, но, самое главное, он многократно сократил время его реакции. В любой другой день он бы только порадовался тому, чего достиг. Но сегодня он мог лишь сожалеть о том, что такая необходимость возникла.

Но, несмотря на то что его обуревали самые противоречивые чувства, одно Ауум знал совершенно точно. В том состоянии он представлял собой мощное оружие, а еще он полагал, что достичь его способен каждый воин ТайГетен. Но при этом он понятия не имел, как его можно высвободить, что должно стать толчком для его проявления, как им управлять и как прерывать.

Ауум запрокинул голову и простер к небу раскрытую ладонь, а вторую опустил в мокрый ил на берегу ручья.

— Инисс, услышь меня, слугу твоего Ауума. Ты явил мне великий дар, но цена, которую я заплатил за него, заставляет меня задуматься, а стоил ли он того. Если по твоей воле у меня открылись глаза на то, кем я могу стать, но при этом я должен искать этого возвышения, тогда я принимаю его.

— Но душа моя в растерянности, Инисс. Задачи, которые ты поставил передо мной и перед всеми эльфами, крайне тяжелы. Дар ясности… Ты показал мне танец, но не научил правильным шагам. А ведь это может переломить ход сражения и принести нам победу в войне с силами, многократно превосходящими нас.

— Господь мой Инисс, я прошу вновь возрадоваться в имени твоем.

— Я, Ауум, прошу тебя об этом.

Ауум опустил голову и на несколько мгновений крепко зажмурился. Когда же он вновь открыл глаза, то увидел перед собой пару ног, обутых в потрепанные кожаные сапоги — сапоги ТайГетен. Подняв взгляд, он остановил его на неряшливой одежде, знакомом лице и глазах, в которых плясал огонек безумия.

— Я очень сильно сомневаюсь в том, что ты и есть тот знак, который сулит мне перемены к лучшему, — сказал он. — Оставь меня.

— Я услышал твою боль, и я услышал твои молитвы. Я знаю, что ты потерял, и скорблю вместе с тобой. Но мне также известно и то, чего ты добился, и здесь я могу помочь тебе. Или ты забыл, каким быстрым я был когда-то? Как легко сумел победить тебя, когда мы подрались на обратном пути в Исанденет?