Книга Дочь палача и черный монах - Оливер Петч
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Магдалене вспомнилось, что на этот счет сказал Парацельс более ста лет назад.
Лишь доза делает яд незаметным…
Девушка мрачно кивнула. Брату Якобусу она отмерит такую дозу, которая отправит его прямиком в ад.
Кончиками пальцев Магдалена собрала ягоды красавки и семена дурмана, чем-то напоминавшие мышиный помет. При этом она то и дело оглядывалась на дверь. Лишь бы не явился без предупреждения брат Якобус. Но ее никто не потревожил.
Перебрав нужное количество, Магдалена огляделась вокруг в поисках импровизированной ступки. Взгляд упал на бронзовую статуэтку Иисуса, украшавшую алтарь. Магдалена перевернула ее и начала головой Спасителя растирать семена и ягоды в черно-коричневый порошок. Она не сомневалась, что Господь простит ей подобное кощунство.
Простит ли он ей убийство?
Но возможно, что брат Якобус вовсе и не умрет, а просто впадет в оцепенение. При том количестве яда, которым располагала Магдалена, вряд ли можно было на такое рассчитывать.
На алтаре стоял кубок с церковным вином. У брата Якобуса вошло в привычку ежедневно принимать с Магдаленой святое причастие. Поначалу она отказывалась, но в конце концов пожала плечами и покорилась судьбе. На обед монах приносил ей лишь хлеб, воду и безвкусную мучную похлебку. Вино хотя бы немного оживляло Магдалену, к тому же она не хотела злить Якобуса сверх меры. Девушка уже убедилась, что монах не в своем уме. Поведение его наверняка было связано с болезнью – во всяком случае, он не отдавал себе никакого отчета.
Не спуская глаз с двери, Магдалена высыпала порошок в вино и перемешала указательным пальцем, который затем хорошенько вытерла о покрывало. Всего в кубке теперь было десять ягод красавки и столько же семян дурмана. Добавлять больше Магдалена не осмелилась из боязни, что брат Якобус сможет учуять яд.
Наконец она села на одну из скамей, молитвенно сложила руки и стала ждать.
Точно в полдень дверь открылась.
– Я смотрю, ты молишься, Магдалена. Это хорошо, это очень хорошо, – сказал брат Якобус. – Раз ты сама признаешь Господа, то и демонов из тебя изгнать будет проще.
Магдалена опустила глаза.
– Господь уже рядом, я его чувствую. Скажите, брат Якобус, можно мне и сегодня принять святое причастие?
Монах улыбнулся:
– Можно. Но сначала помолимся.
Из уст его, словно летний дождик, полились латинские фразы. Магдалена вслушивалась в его шепот. Она ждала лишь того мгновения, когда они наконец подойдут к алтарю. Почувствует ли Якобус отраву? И если почувствует, то как тогда отреагирует?
Заставит ее саму выпить вино?
Наконец молитва закончилась. Они склонились перед алтарем, и брат Якобус приступил к причащению. Он высоко поднял облатку и кубок и произнес слова освящения.
– Сия чаша есть новый завет в Крови Моей, за вас изливаемой во оставление грехов. Когда только будете пить сие, совершайте это в мое воспоминание.
Он поднес кубок ко рту и сделал несколько больших глотков. Магдалена словно завороженная следила за тем, как маленькие капли стекали с уголков его рта, катились по небритому прыщавому подбородку и падали в конце концов на алтарь. Якобус вытер губы и протянул кубок Магдалене.
Он ничего не почувствовал.
Девушка заглянула в кубок и замерла. Порошок растворился не полностью. На дне сосуда остался мутный осадок, к тому же Якобус выпил только половину. И все-таки, может, этого будет достаточно?
Магдалена улыбнулась монаху, поднесла кубок ко рту и сделала вид, что глотнула.
– Слишком уж робко ты сегодня пьешь, дочь палача, – заметил Якобус. – Что с тобой?
– Я… у меня голова болит, – промямлила Магдалена и поставила кубок обратно на алтарь. – От вина я чувствую усталость. А разум сегодня мне затмевать нельзя.
– С чего бы?
– Я хочу исповедоваться.
Монах взглянул на нее изумленно и в то же время обрадованно.
– Прямо сейчас?
Магдалена кивнула. Идея насчет исповеди пришла к ней совершенно неожиданно, но оказалась весьма кстати. Монаха придется задержать в часовне как минимум на полчаса. Что толку будет, если Якобус окочурится, когда уже выйдет из темницы? Случись такое, и Магдалена останется здесь медленно умирать от жажды и голода. Неслышно и незаметно истлеет под дверью.
– Исповедальни у нас тут нет, – сказал Якобус. – Но она и не обязательна. Я приму у тебя исповедь здесь, прямо на лавке.
Он сел к ней так близко, что за ароматом фиалок Магдалена почувствовала вонь гноящихся ран.
– Господь в милосердии своем да ниспошлет тебе осознание грехов твоих и свое прощение… – начал брат Якобус.
Магдалена закрыла глаза и сосредоточилась. Она надеялась, что вспомнит достаточно грехов, прежде чем начнет действовать яд.
– Ты обманул меня, Куизль! – закричал Иоганн Лехнер и ткнул указательным пальцем в широкую грудь палача. – И не только меня! Облапошил каждого жителя! Последствия не заставят себя ждать!
Якоб, скрестив руки, взирал на низенького секретаря. Он почти на две головы возвышался над вопившим мужчиной. Однако в ярости и настойчивости Лехнер мог потягаться с любым из горожан. Секретарь вызвал Куизля к себе в замок сразу же после казни. Он до сих пор был вне себя от злости из-за неудавшегося колесования.
Главарь разбойников Ганс Шеллер не издал с помоста ни звука – с губ его не сорвалось ни единого, даже самого тихого крика. При том, что палач сломал ему каждую кость! Лехнер слышал треск и хруст, и лишь под конец Куизль раздробил разбойнику шею. Толпа была в бешенстве. Они ожидали кровавого зрелища, а получили в итоге угрюмого палача, уродующего безжизненное тело.
Лехнер сидел в первом ряду и потому видел легкую, едва ли не насмешливую улыбку на губах Шеллера. Разбойник лежал с закрытыми, как во сне, глазами, а руки и ноги его были необычайно вялыми, почти расслабленными. Приговоренный избежал заслуженного наказания, и Лехнер не сомневался, что дело это не обошлось без палача.
– Сразу я доказать ничего не смогу, – прошипел секретарь и вернулся к своему столу. – Но не сомневайся, я все выясню, и тогда помилуй тебя Господь! Я вызову палача из Аугсбурга, и он колесует уже тебя! В этот раз по-настоящему!
– Ваше превосходительство, я не понимаю, о чем вы, – внешне Куизль был невозмутим, и лишь приглядевшийся очень внимательно наблюдатель заметил бы на его лице едва заметную улыбку, маленькие ямочки, скрытые под густой бородой. – Часто ведь случается, что подсудимый теряет сознание от страха и боли. Не в моей власти это изменить.
– Так я и поверил! Ты дал ему какое-то средство, признайся уже! – Лехнер между тем уже сел за стол, и гусиное перо заскрипело по какому-то пергаменту. – Наступит время, и я отберу у тебя все твои проклятые горшки, зелья и мази. Я ведь могу, ты знаешь, – в голосе его прозвучала угроза. – Ты не имеешь права лечить людей. Это дозволено только лекарям. В другом городе тебя давно уже лишили бы этой привилегии.