Книга Княжна-цыганка - Анастасия Туманова

– Я тоже знаю. Думаешь, не пойму, с чего ты воешь? Все понимаю… У меня, думаешь, сердце не рвется, оттого что ты уходишь? Ты же нам родная, ты – наша… Я, грешным делом, уж надеялась, что всю жизнь с нами проживешь, тебе ведь вроде и нравилось. За такую невестку каждый день свечи в церкви ставить можно. А не за невестку – так за дочку.

– Тетя Настя, ты так говоришь… Ты, может, слыхала что-то? – Мери вдруг подняла голову, уставившись в лицо старухи мокрыми отчаянными глазами. – Слыхала что-то о нем?.. О Сеньке?

– Истинный крест – ничего не знаю, – вздохнув, перекрестилась Настя. – Как и ты, каждый день жду. Но, Меришка… Ты ведь лучше меня видишь, что кругом творится. Пропадают люди на войне. Один раз моего Сеньку господь спас, так он, дурак, во второй раз зачем-то сунулся. И, может статься, теперь бог другого кого спасет. А его…

Она не договорила. Мери с новой силой, беззвучно и горько залилась слезами.

– Так чего ж тебе ждать, родненькая моя? Тебя, конечно, любой цыган с радостью возьмет, но ведь тебе другой-то не нужен, так ведь?.. Тебе со своей семьей быть надо. Ты ведь цыганка, а? – вдруг усмехнулась старая Настя, насильно поднимая голову Мери за подбородок и заглядывая в ее глаза. – А цыганка от своей крови, от брата своего никуда не пойдет!

– Не могу я… Видит бог, не могу, не могу…

– Сможешь. Это сейчас тебе тяжело. А время пройдет – утешишься и поймешь, что так лучше было. И бог знает, как жизнь повернется, – может, увидимся еще. – Настя незаметно вытерла ладонью лицо, шумно вздохнула. – Хватит воду лить, дочка, не гневи бога. Скоро светать начнет, а у тебя конь не валялся. Вставай. Помогу тебе шмотья собрать.

Но Мери, разом как-то ослабев, потеряв и силы, и волю, все плакала и плакала взахлеб, обхватив голову руками и скорчившись на темном полу. Старая Настя больше не пыталась утешать ее и просто сидела рядом, изредка поглаживая рассыпавшиеся кудри княжны. Над крышами города уже начало чуть заметно сереть небо, когда горькие, протяжные всхлипы стали стихать, а потом и прекратились вовсе. Старая цыганка подалась вперед. Чуть слышно позвала:

– Доченька…

Ответа не было. Мери спала. Настя глубоко вздохнула, перекрестилась. Тяжело поднялась, держась за край стола, сдернула со столешницы шаль в красных и черных розах и, расстелив ее на полу, начала складывать туда вещи.

* * *

Над Керченским заливом занялось хмурое, сумрачное утро первого ноября. Зеленое от холода море морщилось короткими волнами, в него падала колючая снежная крупа из нависших над городом облаков. Их свинцовые кучи изредка пропускали острый, короткий солнечный луч, лезвием пробегавший по волнующейся толпе на набережной, по трубам и бортам судов, стоящих у причала, по серым плитам мола, уходящего далеко в море. Пронзительно, тоскливо кричали чайки, вторили им долгими гудками корабли. «Святая Софья» и «Эсхил» уже вышли на рейд. Эсминец «Безмолвный» принимал на свой борт остатки Дроздовской дивизии.

В госпитале, несмотря на предрассветный час, царила суматоха. Все, кто мог идти на своих ногах, уже находились на палубе корабля. Оставались раненые, которые с помощью сестер взбирались на телеги, немедленно отправлявшиеся в сторону порта. Но палаты были еще полны недвижными, которые свешивались в проходы между койками, тревожно переглядывались и умоляюще хватали пробегавших мимо сестер за одежду.

– Сестрица, милая, а нас-то? Гос-споди, сил нет подняться… Сестрица, нас-то хоть заберут? Ведь что ж будет, коли мы останемся? Перестреляют же всех, и добро, коли сразу, без мучениев… Дина Яковлевна, распорядитесь, ради Христа, чтоб и нас!..

– Успокойтесь, мы заберем всех, – твердо говорила Дина, останавливаясь на бегу и в сотый раз выдирая подол своей юбки из крепко вцепившихся в него рук. – Успокойтесь, это не Новороссийск, вывоз войск организован превосходно, вас никто не оставит! Вальков, не сметь говорить, что вы застрелитесь! Не сейте панику, как не совестно, вы же дроздовец! Повторяю – уедут все! Суда подходят каждый день, кто не уплывет сегодня – погрузится завтра! Главнокомандующий вывезет всех! Неваженко, милый, лежите спокойно, не волнуйте рану! Вечером еще отходят «Безупречный» и «Серапион», для раненых оставлены места! Сегодня полежите, а завтра, даст бог, дойдете до пристани сами, за вами вернется «Святая Софья»… Зураб!.. Господин полковник, ради бога, объясните им, они мне не верят! И распорядитесь, чтобы погрузили Валькова, ему легче, видите – уже готов устроить истерику, а люди и так еле держатся…

Полковник Дадешкелиани, еще бледный, но с самого рассвета наблюдавший за погрузкой и отправкой своих солдат, подходил к койкам и снова и снова повторял раненым слова Дины. Голос Зураба звучал уверенно и твердо, его могучая фигура в шинели внакидку с кое-как пришитым женой рукавом и заштопанными прорехами на спине внушала уверенность, и люди, слегка успокаиваясь, укладывались назад на койки. Те, кто полгода назад вырвался из страшного Новороссийска, ободряли остальных:

– Даст бог, все уплывем, братцы! Наш полковник врать не станет! Понемножку и заберут, а то куды ж всех разом, корабь еще потонет! Вот в Новороссийске весной цельный катер перевернулся, даже на рейд не вышедши, сколько народу утопло, да орудия! А чичас без того можно… Обождать надо, и все… Я ж правду говорю, ваше благородие?

– Совершенную правду, Чириков, молодец, – спокойно отвечал Дадешкелиани, и Дина, в который раз обернувшись на бегу, улыбнулась ему. И тут же вздрогнула от истошного вопля Гулько:

– Дина Яковлевна, вас внизу господин штабс-капитан спрашивают!

– О-о-о, кого же там принесло… – простонала она. И тут же вспомнила: – Боже мой, это ведь Бардин! Зурико, ты помнишь Володю Бардина, я вас знакомила еще в Москве? Он тогда оканчивал юнкерское, а позже…

– Великолепно помню, – отозвался Зураб. – Мы с ним вместе воевали на Кубани, после я потерял его из виду, но ходили слухи, что он у Батюшина. Не знаю, впрочем, правда ли это. Так, стало быть, он здесь?

– Вы с ним вместе воевали? – тихо переспросила Дина. – Но… как же такое возможно? Это было еще у Каледина – до того, как Гулько спас тебя?

– Как раз позже. Бардин был адъютантом у Бабиева, его отправили в тыл после ранения, и уже там… В чем дело, доктор? Что это за крики? Я нужен?

Из палаты тяжелых ранений действительно доносились истерические вопли, перемежаемые страшной матерной руганью, и Дадешкелиани, не закончив фразы, поспешил туда вслед за врачом. А Дина стремглав кинулась вниз по лестнице в приемную.

Бардин ждал там же, где и вчера: у высокого окна под портретом Врангеля. Дина сбежала к нему по ступенькам.

– Володя, боже, как вы могли?! – задыхаясь, спросила она. – Ведь вы знали, вы все знали, как же вы могли так обойтись со мной?!

– Прежде всего позвольте вас поздравить, Дина, – сдержанно произнес Бардин. Он выглядел совершенно спокойным, и лишь веснушки ярче проявились на его побледневшем лице. – Мне уже рассказали… Это просто чудо, что все обернулось таким образом…