Книга Спутники Волкодава. Тень императора - Павел Молитвин

— Необходимость есть. Нам нужны деньги на еду и вооружение. Кроме того, мы должны иногда демонстрировать свою силу, ибо кое-кого надобно держать в страхе.

— Кстати о страхе. Не боитесь ли вы, что служащие Амаше чародеи откроют ему наше местопребывание?

— Каким образом? Если бы у них достало на это сил, они давно бы нас обнаружили. И если вы не оставили в «Птичнике» каких-нибудь принадлежащих вам вещей…

В голосе Тарагаты послышалась угроза, и Эврих поспешил заверить её, что, кроме осколков ошейника Афарги, они ничего там не оставляли. Осколки же эти настолько пропитаны магией, что не представляют никакой опасности. Произнеся это, аррант подумал, что ему ничего не известно о судьбе Амашиного перстня, но, рассудив, что завладевший им человек едва ли побежит с ним к Душегубу, учитывая, какими сведениями он расплатился за него, не стал заострять внимание предводительниц гушкаваров на этом вопросе. В конце концов, они лучше, чем он, представляли, какими возможностями располагает начальник тайного сыска, и если их это не беспокоит, то чего ради тревожиться ему?

— Несмотря на то что колдуны в империи были поголовно истреблены, оказавшись в Кидоте, мы позаботились о том, чтобы нас невозможно было отыскать с помощью магии, — сообщила Ильяс, догадываясь, по-видимому, какие мысли занимают арранта. — Это стоило нам недешево, но один из тамошних чародеев наложил на нас с Нганьей соответствующие заклятия.

— Очень предусмотрительно с вашей стороны, — пробормотал Эврих и, глядя на маленький шрам в уголке Ильясова рта, из-за которого мрачноватая улыбка, казалось, не сходит с её лица, вспомнил прошедшую ночь. И совсем иной шрам, перечеркнувший её живот и бедро. Именно из-за него он до сих пор чувствовал желание приласкать её и укрыть от всех бед этого жестокого мира…

Когда он коснулся губами рубца, женщина окаменела, живот её напрягся, и она хрипло попросила его перестать. Но он продолжал целовать шрам, которого она стеснялась — чего трудно было, право же, ожидать от предводительницы гушкаваров. От шрама губы его скользнули по животу, в то время как пальцы сжимали ягодицы, ласкали длинные гладкие ноги и упругие икры.

Это произошло на следующую ночь после посещения «Птичника». Весь день аррант и его товарищи отсыпались, а вечером Ильяс позвала его в свою комнату, которую до того делила с Нганьей. На этот раз подруги её там не было, и они не гасили светильник, дабы насладиться не только прикосновениями, но и видом друг друга.

Они почти не разговаривали, ибо страстный, бессмысленный лепет был, разумеется, не в счет. И Эвриху хотелось, чтобы ночь эта длилась вечно. Не так уж часто ему удавалось не думать о цели и смысле жизни, о заботах нынешних и грядущих, утрачивать контроль над своими действиями, позволять чувствам взять верх над разумом.

Быть может, впервые в жизни он ощутил, что женщина, с которой он делил ложе, — сильная и опасная хищница. Это вовсе не значило, что она не нуждалась в ласке и нежности, но помимо них Ильяс ожидала чего-то ещё — быть может, доказательства его силы, доказательства того, что он имеет право на такую, как она, самку. Вонзаясь в нее, разрывая её, плюща и сминая, заставляя метаться и вскрикивать, впиваться зубами в одеяло, чтобы страстные вопли не подняли на ноги всех обитателей «Дома Шайала», он сам себя не узнавал. С удивлением Эврих понял, что бессознательно вел себя как зеркало: был ласков с ласковыми и груб с грубыми. Каким-то не имеющим названия чувством он улавливал то, чего от него ожидают, и, вероятно, поэтому ему удавалось не разочаровывать своих многочисленных любовниц. Но делал ли он при этом то, что хотел сам? Наверное, да, вот только с разными женщинами ему хотелось быть разным…

Она спала чутко, как кошка, и сон не смягчил ни твердой линии её рта, ни решительных очертаний подбородка. Темные густые ресницы начинали трепетать при малейшем шорохе, и аррант с острой жалостью думал, что, даже если ей посчастливится стать опекуншей императора, привычка спать вполуха и вполглаза вряд ли покинет её до конца дней. И ещё он думал о том, что она не будет хорошей правительницей, поскольку прошла школу воина, но не государственного мужа, и обитателей империи в любом случае ждут великие потрясения…

— …тоже не теряли времени даром. У нас есть любопытные известия из «Мраморного логова», — внезапно уловил Эврих конец обращенной к нему фразы. От воспоминаний о минувшей ночи его отвлекли неожиданно вкрадчивые интонации Нганьи, ставшей вдруг похожей на лисицу, только что опустошившую курятник.

Ильяс поморщилась, и выразительное лицо её с высокими скулами и четко очерченными стрелами бровей сделалось замкнутым и отчужденным.

— Так что же это за вести? — спросил Эврих, догадываясь уже о том, что собирается ему поведать Нганья.

— Супруга Газахлара выехала нынче утром из столицы в одно из своих загородных поместий. С ней отправился небольшой отряд телохранителей и Малаи. По его мнению, медлить больше нельзя — через пару седмиц Нжери разрешится дочкой.

— Да помогут ей все здешние Боги! — с чувством произнес аррант. — Я рад, что её не будет здесь, если вы все же решите устроить мятеж.

— И это все, что ты можешь сказать? — испытующе уставясь на Эвриха, вопросила Нганья. — Неужто тебе не хочется увидеть её, переговорить с ней перед долгой разлукой? Ободрить? Сказать напутственные слова и дать имя своей дочери?

— Полагаю, она в состоянии сама придумать имя. Или это сделает Газахлар, раз уж, согласно вашим обычаям, имя дочери дает отец, а не мать. — Эврих видел, что разговор этот неприятен Ильяс и Тарагата затеяла его неспроста. Едва ли, впрочем, она сделала это с единственной целью напомнить своей подруге о том, что избранник её делит ложе с кем ни попадя. — Отъезд Нжери может быть использован Кешо в своих целях, и я не собираюсь искать с ней встречи, которая может повредить как ей, так и всем нам. Именно это ты хотела услышать от меня, не так ли?

Нганья с непроницаемым видом кивнула, а Яргай, не догадываясь, что разговор этот крайне неприятен Аль-Чориль, поинтересовался:

— Хотел бы я знать, как относится к появлению наследницы Газахлар?

— Он предпочел бы иметь наследника. И дорого бы дал, чтобы это был его собственный сын, — несколько резче, чем следовало, ответил Эврих. — Однако выбора у него нет. Моя дочь — это лучшее из того, что он может иметь.

— Но если он знает, что его супруга изменяла ему, то как он, будучи оксаром, терпит подобное? — продолжал Яргай, проявлявший порой прямо-таки удивительную толстокожесть.

Ильяс коротко ответила, что как раз из-за своего высокого происхождения и положения Газахлару приходится сносить многое такое, чего не потерпел бы лавочник или ремесленник, а Эврих с глубокомысленным видом добавил:

— Газахлар ведет себя в полном соответствии с заповедями достопочтенного Гуменкула, писавшего: «Хотя бы и многажды досаждала тебе жена твоя, прости её. Если взял ты супругу злонравную, научи её доброте и кротости, ежели нашел в ней порок — изгони его, а не её. Даже уверившись, что жена твоя неисправима и упорствует в своих прегрешениях, то и тогда не изгоняй её, ибо есть она часть тебя пред лицом людей и Богов. Пусть пороки жены окажутся неисправимы, тебе и за то уготовано Всеблагим Отцом Созидателем достойное воздаяние. Ибо терпимость, милосердие и сострадание — неотъемлемые атрибуты доброты, которая является единственной ценностью, существующей в мире видимостей. Будучи угодна Богам, она к тому ж и самоценна, поскольку и в земной юдоли сама себе наградой становится, что подтвердит тебе любой добросердечный муж».