Книга 1937. Русские на Луне - Александр Марков

На афишной тумбе, что стояла напротив окна больницы, он видел нарисованные надгробия, кресты и скелеты, которые, выбравшись из могил, тянули крючковатые пальцы к зачем-то забредшей на кладбище красавице с бледным лицом, будто вампиры выпили у нее всю кровь.

Приятный вид для тех, кто на больничных койках цепляется за жизнь. Но они все равно не могли увидеть этой афиши. Те же, кто мог подойти к окну, скорее всего, уже выскользнули из лап смерти. Они грозили ей пальцами и смеялись над ее беспомощностью.

Афиша провисела неделю. Потом ее заменили другой. Расклейщик поставил рядом с афишной тумбой ведро, макнул в него кисточку и густо смазал скелеты, надгробия и красавицу клеем. Жесты у него были широкие. Когда он нес кисточку к тумбе, с нее срывались большие капли клея, падая на мостовую. Того и гляди когда расклейщик уйдет, кто-нибудь, придя поинтересоваться, что же идет в кинотеатрах, завязнет, как муха, попавшая в мед.

Шешель следил за тем, как расклейщик достает из сумки свернутую рулоном новую афишу. Название фильма он прочитал еще до того, как расклейщик приладил ее к тумбе.

«Сатанинская оргия».

Как сговорились.

Зря Томчин боялся, что кто-то из конкурентов проведает о его замыслах. Возьмись они за съемки фильма о полете на Луну, так непременно вставили бы в сценарий одинокую зеленую красавицу. Она встречает космонавта хлебом и солью. Нет. Пожалуй в духе времени будет, если красавицу похитит с Земли какой-нибудь, невесть откуда взявшийся монстр, припрячет на Луне, а возлюбленный ее — космонавт-красавец отправится выручать ее из заточения.

Новое прочтение старой сказки.

Шешель попробовал представить, как будет выглядеть афиша такого фильма, но вспомнил о той, что приклеили на тумбу. Сценарий для подобной продукции писался обычно один день, поручался он бульварному репортеру и оплачивался соответственно. Съемки длились не больше недели.

«Сатанинская оргия».

Знакомое название. Ну конечно. Он ведь сам стал участником подобной дешевой и незатейливой постановки. Может, в доме Свирского была установлена камера и все, что происходило там, засняли на пленку, проявили и смонтировали?

Постановка. Все игра. Но как быть тогда со шрамом на боку, с тремя трупами? Съемочный процесс перестал контролироваться? Механизмы сошли с ума и стали убивать своих создателей?

Шешелю показалось, что он стал понимать, какие мотивы двигали Свирским. Пока это была лишь догадка. Она походила на тень, на отблеск, на молнию.

Свирский хотел обставить уход из жизни Спасаломской, как финальную сцену фильма. Ведь в начале своей карьеры, когда ее никто не знал и она была вынуждена соглашаться на любые предложение или, если быть точным, на почти любые, играла она именно в таких постановках. Вот только не запланированное в сценарии появление Шешеля все испортило. Надо было остановиться, прогнать Шешеля и начать все заново. Шешель и слова не дал им сказать…

Ай, ай, тонкий эстет Свирский. Хотел совместить мир реальный и кинематографический. Шешель и сам с трудом усматривал границу между ними.

Томчин отвез Шешеля домой, сказав на прощание, что ждет его завтра на студии в полдень.

— Вы успеете выспаться? — спросил Томчин.

— Думаю, что да, — ответил Шешель.

В квартире было чисто, кто-то, домовой, что ли, убирался в комнатах, пока Шешеля здесь не было.

На следующий день он приехал на студию. Минута в минуту. Томчин стоял у входа в главный павильон.

— Добрый день, Александр Иванович, — сказал он, когда Шешель припарковался у забора и выбрался из авто, — вы очень хорошо выглядите.

Сомнительный комплимент. Такой говорят только дамам, да и видел Шешель утром свое отражение и не нашел, что хорошо выглядит, а напротив.

— Спасибо, — тем не менее сказал он Томчину.

Просмотровый зал был гораздо уютнее тех, где обычно приходится оказываться зрителям, пришедшим посмотреть фильм. На жестких, скрипящих от каждого движения лавках можно заработать себе мозоли, пока перед тобой на белой простыне проплывут кадры на двух, а то и трех километрах кинопленки.

И Томчин с улыбкой вспоминал импульсивных жителей одной северокавказской губернии, которые, просматривая фильм «Оборона Севастополя» и увидев, как с экрана на них надвигается британская кавалерия, забросали ее вытащенными из-за поясов кинжалами, чем привели в совершеннейшую негодность несколько десятков квадратных метров очень дорогой ткани. Сеанс пришлось тогда прекратить, но, возбужденные зрелищем, люди все не расходились. Томчин тогда впервые почувствовал, какое сильное воздействие может оказывать кинематограф на людей.

Зал был рассчитан человек на пятьдесят. Когда сюда пришли Шешель под руку с Томчиным, который все время опекал пилота, видимо решив, что тот все еще не оправился от ран, большинство кресел оказалось занято.

— Не буду форсировать события. Но уверяю, что вас ждет сюрприз. Это мой лучший фильм. После него хоть работу бросай, занимайся чем-то другим, все равно мне уж, наверное, не сделать ничего более грандиозного, чем эта картина.

— Зачем же ставить крест на себе, — сказал Шешель, — подождите. Отдохнете немного и поставите еще что-нибудь.

Техники сгруппировались на задних рядах. Впереди них расселись актеры, занятые в массовых сценах, не тех, конечно, что снимались на стадионе, потому что, для того чтобы показать фильм им всем сразу, пришлось бы опять арендовать стадион.

Все ждали только Томчина и Шешеля. Когда они вошли, разговоры умолкли, повисла тишина.

Кресла были обиты кожей. Окажись они в обычном кинозале, то вандалы на первом же сеансе изуродовали бы их, вырезая куски обивки, чтобы потом сшить из нее себе ботинки. Они бросали бы на мозаичный паркет, достойный дворца, выстроенного преуспевающим предпринимателем, шелуху от семечек, и вскоре каждый шаг бы сопровождался противным хрустом, точно под ногами снуют полчища тараканов и ты втаптываешь их в пол. На подлокотниках были вырезаны львы. Шешель положил руки на их спины, откинулся на спинку.

Возле них все время суетился какой-то молодой человек. Он сел чуть в стороне, на места, которые предназначались второстепенным актерам. Но в фильме он не играл. Сперва Шешель принял его за репортера, которого пригласил Томчин, чтобы тот написал хвалебную статью о просмотренной картине. Может, и текст ему уже дал, а репортеру надо лишь поставить под ним свою подпись, напечатать в газете, да получить гонорар и от газеты и от Томчина.

— Кто это? — спросил Шешель, указав на молодого человека.

— О, это наш новый сценарист. Это именно он написал в газете о ваших подвигах.

— Да? Интересно.

— Очень. Я не представил вас.

— Полноте. Не стоит.

Спасаломской в зале не было.

Лампы на стенах погасли, будто подстанция перестала подавать ток, но никому не пришло в голову, чтобы хоть что-то разглядеть в кромешной темноте, зажечь спичку, поднять ее над головой, словно это свет маяка, указывающий кораблям, потерявшимся в ночи, где их ждут неприятности.