Книга Суть дела - Эмили Гиффин

Но когда Вэлери отвечает на вопрос о самочувствии Чарли и благодарит за участие, то видит, как нижняя губа Тессы красноречиво искривляется. И Вэлери понимает, что она все знает.

— Хорошо. Хорошо, — выдавливает Тесса, — рада это слышать.

Затем, когда Вэлери уже не может дольше выносить этого напряжения, Тесса делает глубокий вдох и говорит:

— Что ж. Послушайте. Думаю, мы обе знаем, зачем я здесь... Почему захотела с вами встретиться.

Вэлери кивает, горло с каждой секундой пересыхает все сильнее, щеки пылают.

— Я здесь, так как знаю, — прозаично произносит Тесса, и на мгновение Вэлери теряется.

— Знаете? — переспрашивает она, моментально жалея об этом вопросе. Она не имеет права вести себя уклончиво. Здесь она вообще не имеет никаких прав.

— Да. Знаю, — отвечает Тесса, ее глаза вспыхивают. — Я знаю все.

ТЕССА: глава сорок третья

Нельзя отрицать, что она привлекательна, очень привлекательна, глаза у нее волнующего темно-синего цвета. Но ничего сексуального в ней нет. Маленькая, худая, почти без бедер и груди, она похожа на мальчика, а не на секс-бомбу. Лицо у нее бледное на фоне прямых как палки эбеново-черных волос, которые собраны в невыразительный низкий хвост. Короче, когда я произношу ее имя и вижу, как она кивает в ответ, то испытываю странное чувство облегчения, что это та женщина, это она. У меня вызывает облегчение ее слабое рукопожатие, тонкий голос и испуганно бегающие глаза, пока я смотрю прямо на нее.

— Может, найдем, где можно посидеть? — спрашиваю я, решая руководить этой встречей, держать инициативу в своих руках.

Она кивает, и пока иду за ней в глубину книжного магазина, я разговариваю с Ником: «Так вот кого ты выбрал? Эту женщину? Эту женщину, мимо которой я прошла бы на улице, даже не взглянув на нее? Эту женщину, на которую я не обратила бы внимания на званом ужине?»

И тем не менее. Он выбрал ее. Или, во всяком случае, позволил ей выбрать его. Он занимался сексом с этой особой, сидящей теперь напротив меня за столом, который она явно зарезервировала для нашей беседы.

Мы неловко здороваемся, и я заставляю себя спросить о ее сыне. Проходит несколько длительных секунд, и когда становится ясно, что она ждет моих слов, я, откашлявшись, говорю:

— Что ж. Послушайте. Думаю, мы обе знаем, зачем я здесь... Почему захотела с вами встретиться.

Я говорю ей это, хотя не до конца понимаю, что мне нужно — узнать ее, или подчеркнуть свои достоинства, или достигнуть какого-то компромисса. Но в любом случае я с облегчением иду к этому неизбежному моменту, готовая ко всему, что она может мне сказать, настраиваясь на худшее.

Она смотрит на меня и ждет.

— Я здесь... так как знаю, — говорю я ей, и это, похоже, отвечает на все вопросы. Я наклоняюсь через стол, глядя ей прямо в глаза, чтобы смысл моих слов безошибочно дошел до нее, не оставив никакой возможной лазейки.

— Знаете? — переспрашивает она. И озадаченно смотрит на меня, отчего я прихожу в ярость и подавляю внезапное, сильное желание ударить ее. Но я спокойно продолжаю, желая сохранить свое достоинство и самообладание.

— Да. Знаю... я знаю все, — говорю я, что, конечно, не совсем правда. Мне известно несколько фактов, но без каких-либо подробностей. Однако я продолжаю лгать, надеясь помешать ей сделать то же самое. — Ник рассказал мне все, — продолжаю я.

Она начинает говорить, но умолкает, в ее глазах безошибочно читается обида и удивление, которые до некоторой степени меня успокаивают. До сего момента она, вероятно, считала или хотя бы надеялась, что я оказалась здесь по наитию или в результате основательного расследования. По выражению ее лица ясно: она не догадывалась о признании Ника. Разглядывая ее острый подбородок, запоминая линии ее угловатого личика, вдруг понимаю, что не смогла бы ей позвонить и уж точно не сидела бы здесь напротив нее, если бы узнала правду каким-то иным способом. Можно сказать, обнаруженные мною факты уравнивают наши шансы. Она спала с моим мужем, но он раскрыл мне их тайну. Так что в итоге он предал и ее тоже.

— Это было всего один раз, — наконец говорит она, тихо, едва слышно.

— О. Всего один раз, — произношу я. — Ну, тогда ничего.

Я смотрю, как ее щеки багровеют, когда до нее доходит мой сарказм, стыдя ее еще больше.

— Понимаю. Понимаю... И одного раза много... Но...

— Но что? — резко спрашиваю я.

— Но в основном мы были друзьями, — говорит она, как говорит Руби, когда извиняется за вопиющее нарушение элементарных правил: «Да, мамочка, я знаю, что испачкала все стены, но смотри, какая красивая картина».

— Друзьями?

— Он был так... так добр к Чарли, — мямлит она, — и такой потрясающий хирург... я была так... благодарна.

— Настолько благодарны, что занимались с ним сексом? — шепчу я.

Ее глаза наполняются слезами, когда она качает головой и говорит:

— Я в него влюбилась. Я не хотела этого. Я точно не знаю, как и почему это случилось. Может, потому что он спас моего сына... Или, может, я просто влюбилась в него... потому что...

Она умолкает, как будто говорит сама с собой.

— Я никогда не встречала такого человека. Он... исключительный.

Я чувствую новый прилив ярости от того, что она смеет говорить мне о моем муже. О том, кого знает жалких три месяца в сравнении с семью годами нашей совместной жизни. Но вместо того чтобы указать на этот факт, я замечаю:

— Исключительные мужчины не изменяют своим женам. Они не заводят романов. Они не ставят дешевое удовольствие выше своих детей.

Пока я говорю это, в голове у меня четко обрисовывается парадоксальность данной ситуации. Если она была дешевым удовольствием, тогда Ник не стоит того, чтобы за него бороться. Но, вполне возможно, она прекрасный человек и он испытывает к ней настоящее чувство. Что же тогда остается для меня?

— Не думаю, что дело обстоит так, — говорит она, и я вижу, она и сама не знает или не до конца понимает произошедшее.

— Он говорил, что любит вас? — выстреливаю я встречный вопрос, осознавая, что именно из-за этого я здесь и нахожусь. Вот тот смысл, все вертится вокруг одного-единственного факта. Он с ней спал; у него явно были к ней какие-то чувства, и в глубине души я уверена: он был — а может, и до сих пор — влюблен в нее. Но если он сказал ей, что любит ее или что не любит меня, тогда между нами все кончено навсегда.

Затаив дыхание я жду и испускаю вздох облегчения, когда она медленно, категорически качает головой.

— Нет, — отвечает она, — он не испытывал ко мне тех же чувств. Он меня не любит. И никогда не любил. Он любит вас.

Голова у меня идет кругом, пока я повторяю эти слова, отыскивая в них правду. Я хочу ей верить. Я отчаянно хочу ей верить. И может, может, действительно верю.