Книга Дневник Габриеля - Скотт Фрост

— Спасибо, — прошептала я в его поврежденное ухо, но он меня не слышал.

Руки Гаррисона начали слабеть, и он свалился в обморок прямо в моих объятиях. Я услышала сирены первой полицейской машины, выскочившей из-за угла и несущейся к моему дому. Открыла глаза и посмотрела на размытый свет, пробивавшийся сквозь окна на кухне, где лежали раненый Чавес и погибший при исполнении молоденький офицер.

Все кончено. Моя дочь спасена. А в нескольких милях к югу, в самом центре Пасадены, по бульвару Колорадо неспешно двигались колонны парада, как все эти сто пятнадцать лет. Двести миллионов зрителей по всему миру смотрят на удивительное зрелище по теле- визору, счастливые и защищенные, и удивляются, какой же фантазией надо обладать, чтобы создавать такую красоту.

— Они и не знают, — прошептала я.

27

— Скажите мне, что вы видите, — ворковал доктор, снимая повязку с моих глаз.

Прошла неделя с тех пор, как Габриель погрузил меня во тьму. Доктор заверил, что глаза — самый быстро заживающий орган в нашем теле. «Чудо природы», — сказал он. Но он не мог вылечить мои глаза от того, что им довелось видеть. Будет ли мой мир когда-нибудь таким, как раньше, после того, как по нему прошелся Габриель? Он украл мою дочь. Играл со мной, как кошка играет с мышкой, катая ее по гостиной. Убил семь человек. Чуть было не отправил на тот свет Трэйвера, Гаррисона и Чавеса. А потом я его упустила. Освободила его, чтобы вернуть Лэйси. Дала ему уйти. Самый страшный кошмар любого копа.

«Ты же приставила пистолет к его голове».

Этот голос нашептывал мне на ухо по ночам, когда я лежала, слепая, в своей постели. Я могла бы положить конец его злодеяниям, но не сделала этого. Возможно, я недостаточно сильная, а может, я просто недостаточно хороший коп. А может, та часть меня, которая отказалась нажать на курок, когда Габриель дал мне шанс, — единственная, которую он не тронул. Это укромный уголок души, где любовь живет вне повседневности и вне боли, которой награждает нас жизнь. И эта часть меня так любит Лэйси, что отдала бы что угодно за ее жизнь. Даже свободу Габриеля.

Это его подарок мне. Я увижу, как моя девочка превратится в женщину. У меня будет возможность исправить все ошибки, которые я допустила за первые семнадцать лет ее жизни. Я стану лучше. Но в обмен на этот подарок в моем сердце всегда будет тлеть уголек осознания — куда бы Габриель ни уехал, до кого бы ни дотронулся, кого бы ни мучил, он делает это потому, что я так выбрала.

Что же случилось с Габриелем?

Я знаю точно, что он уехал от моего дома на машине убитого офицера Бейкера и припарковал ее в трех кварталах от бульвара Колорадо. По словам одного из свидетелей, Габриель смотрел на парад, махал рукой и делал снимки. Потом его видели в аэропорту Лонг-Бич. Но ни одно из свидетельских показаний не подтвердилось на сто процентов. Габриель просто как в воду канул.

Во французском консульстве нам ответили, что среди подданных Франции, въехавших в Штаты, нет ни одного, соответствующего описанию. Ни паспорта, ни визы, ни разрешения на работу, ничего. Частичные отпечатки пальцев, которые имелись у нас, не соответствовали ни одному из образцов ФБР и правоохранительных органов всех штатов. Мы изучили списки выпускников всех школ в стране. Аресты, армейские протоколы, свидетельства о рождении и даже лицензии на рыбную ловлю. Короче, мы подняли все возможные документы, но, увы, это не привело нас никуда.

Габриель, как он и написал в дневнике, был мальчиком на школьной фотографии, чье лицо и имя все всегда забывают. Но пока он дышит, я не успокоюсь. Каждый раз, когда звонит телефон с сообщением об очередном трупе, я буду думать, уж не Габриель ли приложил руку. Каждый раз, узнав знакомый запах одеколона в толпе, я буду оборачиваться. Каждый раз, слыша плач родных жертвы, я буду вспоминать.

Я всегда буду искать Габриеля. Всегда буду чувствовать, что он наблюдает за мной, ждет подходящего случая, чтобы прошептать мне на ухо одно-единственное ужасное слово.

Скажите мне, что вы видите? Но вам не захочется видеть то, что вижу я.

Доктор аккуратно снял последний бинт с моего лица.

— А теперь откроем глазки, — сказал он.

Я помялась, фантом повязки задержался на моем лице, словно бинты были неотъемлемой частью моего тела. Затем я медленно позволила свету снова коснуться глаз. Краски были приглушенными, словно меня застали где-то на полпути между сознанием и сном. Постепенно картинка обрела четкость, и я увидела лицо дочери.

— Мамочка.

Я смотрела на нее, изучая каждую черточку, ища малышку, которую баюкала на руках, девочку, которая росла на моих глазах, но она ушла. Теперь я смотрела на лицо молодой женщины. Мягкие контуры детства стали напряженнее и несли следы тех испытаний, которые выпали на долю Лэйси.

— Я здесь, мамочка, — сказала она.

Я заглянула в ее глаза и увидела, что Габриель не смог разрушить всего. В ее глазах все так же горел огонек неистребимой силы.

— Да пошел он, — прошептала Лэйси.

У меня замерло сердце, и тут же я поняла, что с ней все будет в порядке так же отчетливо, как понимала, что она уже никогда не станет такой, как раньше. Так или иначе, это начало новой жизни, и мы оставили в прошлом ту мать и дочь, какими некогда были.

— А нас-то вспомнишь? — раздался голос за ее спиной.

Трэйвер, мой старый напарник, опирался на плечо Лэйси. Большой Дэйв, мой защитник. Его голова все еще была частично замотана бинтами, а на лице виднелись синяки и припухлости, но сила и дух остались нетронутыми. Слева от него в кресле-каталке сидел Чавес с красным опухшим лицом. Обожженные руки забинтованы, капельница идет к предплечью. Но он улыбался. С ним тоже все будет в порядке.

Я посмотрела поверх дочкиного правого плеча и увидела Гаррисона.

Наши глаза встретились, и я хотела позвать его по имени, но слова застряли в горле. Вот мы снова стоим в моем доме, я обнимаю его, а он спасает мне жизнь. Я чувствую твердость его рук, когда он обезвреживает чудовищное произведение Габриеля. Даже любовь не может быть такой интимной и могущественной. Я еще несколько секунд смотрела в глаза Гаррисона. Кто мы теперь друг для друга? Спасая меня, он спасал и свою молодую жену, которую не смог защитить? Или же спасал свою жизнь, свое будущее, которое раньше избегал?

Он мой напарник? Или нечто большее? Я заметила, как Гаррисон поморщился от боли, и быстро осмотрела его. Рана, словно контур на карте, тянулась от уха через всю челюсть. Вторая, в форме полумесяца, касалась уголка левого глаза. Похоже, правой стороне его тела повезло чуть больше. Легкое подрагивание пальцев правой руки говорило о том, что есть и другие, невидимые глазу повреждения.

— Алекс, — тихо сказал Гаррисон, впервые назвав меня по имени.

От звука его голоса я задохнулась, закрыла глаза и постаралась дышать нормально, но не могла. Доктор подтащил ко мне стул и посветил маленьким фонариком по очереди в оба глаза.