Книга Семь корон зверя - Алла Дымовская

Ах, как бы все сложилось иначе, вознагради его Бог, черт, Демиург вечной, неисчерпаемой временем, жизнью. Он свернул бы горы, добился бы бессмертной славы, изжил бы ужас и скуку, сам стал бы подобен вечному, неугомонному двигателю. Испробовал бы добро и зло и выбрал бы добро, ибо бессмертный может позволить себе быть милосердным. Так он мечтал, но мечтал как фантазер, без надежды и веры, потому как был он человек науки и мир знал только как материальную, безжалостную гадость, а буддисты, магометане и даже лучшие из христианских философов все врут. Жизнь души после смерти тела – такая же сказка, как его фантазии, и никем и ничем не доказана. И оттого в ней нет для него утешения.

Однако мысли и настроения не мешали Бореньке каждый день выходить с Лерой на пляж, загорать, купаться, вступать в беседы с другими курортниками. Лера по большей части плескалась в море, Боря же принимал солнечные ванны на берегу. Так что они были вполне довольны друг другом и не пресыщались совместным времяпровождением. Когда хотели есть, шли в один из ресторанчиков на берегу, когда хотели любви, поднимались по обоюдному согласию в номер. Такая упрощенная жизнь отчасти успокаивала Борю.

Пока в один прекрасный день не появилась незнакомка. Прекрасная не прекрасная, но приятная, холеная и, безусловно, симпатичная. По незначительным нюансам одежды и взятому ею на пляж багажу Боря сделал вывод, что незнакомка не из числа гостиничных постоялиц, а местного происхождения. И видать, не из последних, если допущена на гостиничный пляж и облачена в умопомрачительный купальник, предмет завистливых взглядов его Леры, да и не ее одной. Однако незнакомка не долго оставалась незнакомой.

Устроившись, не без намеренного кокетства, на соседнем лежаке, незнакомка какое-то время листала блестящий журнал, потом отбросила его, сморщив носик в неудовольствии, и стала неторопливо оглядываться вокруг. Очевидно, потеющий на солнце Боренька приглянулся ей более других, как перспективный собеседник, и незнакомка окликнула его естественным пляжным вопросом:

– Молодой человек, не подскажете, который час?

Боря, конечно, подсказал. Потом сообщил любопытствующей незнакомке и иные сведения – давно ли он прибыл в Сочи и откуда. Затем естественным было и представиться друг другу.

– Борис. Можете для удобства называть меня просто Боря.

– Ирена. Лучше без сокращений.

– Не возражаю. Имя красивое. – Конечно, претенциозное и явно выдуманное, но Боря этого вслух не сказал. Да и какие на пляже могут быть имена? Смело называйся хоть Наполеоном, никто и не удивится.

Они разговорились. Правда, разглагольствовал по большей части Боря, собеседница его лишь задавала изредка вопросы и совершенно очаровательно вставляла «да» и «ну, конечно» в нужных местах. Лера поначалу обеспокоилась, что случалось с ней нечасто, и даже вылезла из моря, но вскоре вернулась в соленую стихию, успокоенная. Дамочки хлопотные и привередливые, а новая знакомая производила впечатление именно таковой, никогда не удерживали надолго Боренькиного внимания. Пусть краснобайствует перед ней, если хочет. Такая небось не побежит среди ночи добыть льда измученному жарой жениху.

Отдых, рассчитанный на целых три недели, шел своим чередом. Знакомая незнакомка Ирена появлялась на пляже почти что каждый день и на правах уже старой знакомой устраивалась на ближайшем лежаке. Она и с Лерой была отменно вежлива и мила, и на седьмой день знакомства Лера, по своей собственной инициативе, уже заняла для Ирены на всякий случай соседний топчан.

А на восьмой день пляжных отношений состоялся роковой для Бореньки и Леры разговор. Никогда бы он не случился, не такой Боря был человек, чтобы приоткрыть чужому и постороннему темный уголок своей души, да что там чужому, и родного бы не допустил, но зацепило его и потащило, и незнакомка была в том виновата.

Началось же все совсем невинно. Захотелось Бореньке эрудицией блеснуть перед молодой дамой. Сначала пересказывал чуть что не в лицах поход Иисуса Навина на Иерихон, и про Моисея на горе, о смерти Аарона и наказании Мириам, потом пустился в собственные комментарии к изложенному. Тут до сей поры трепетно внимавшая ему Ирена и затеяла с Боренькой словесную пикировку, довольно презрительно отозвалась о пророке, так и не вошедшем в дарованную его народу землю, а первосвященника Аарона и вовсе обозвала дураком. Будто человеческие немощи, старость и смирение перед волей Божьей и даже сама смерть не вызывали в ней уважения, а лишь пренебрежение к ним, какое бывает у бесстрашного глупца, намерявшего себе два срока жизни. Такого Боренька стерпеть не смог, был задет и оскорблен в своих страхах, к тому же солнце припекло ему голову. И он выступил:

– Да как вы можете, Ирена! Сбросьте хоть на мгновение пелену с глаз, и вы увидите! Только, ради Бога, оставьте свое легкомыслие. Вы только вообразите, какое это отчаяние понимать, что уходишь навсегда и никогда, вы слышите, никогда не увидишь плодов собственного труда и счастья, будущего своего народа, ради которого страдал и сражался, за который заступался и перед Богом. И все напрасно. Дальше жизнь пойдет без тебя, кончился твой срок, а дело, тобой начатое, только на середине.

– Зачем же так трагично? Может, Моисей как помер, так, наоборот, от радости и обалдел. Что можно ничего не делать. Уселся себе на облаке, будто в киношке, и прикалывался, как внизу за него другие отдуваются. На заслуженном, так сказать, отдыхе, – ответствовала Бореньке Ирена, и было видно, что она-то не прикалывается, а так в действительности и думает.

– О Господи! – выдохнул Боря и завелся не на шутку. – Да если бы наверняка знать, что это облако у тебя будет и жизнь внизу «смотри – не хочу»! Но неизвестно же! Оттуда, знаете ли, никто еще не возвращался. Или для вас это новость? Ах, согласны? А раз согласны, то должны же вы допускать и такую возможность, что никакого облака и нет вовсе. И мир, вполне возможно, погибает в момент твоей собственной смерти. Все, конец, финита ля комедиа, ужас какой!

Боренька опять представил себе бесконечную пустоту, ожидающую его за гранью жизни, и весь пошел бледными пятнами, крупными пупырчатыми мурашками. И это несмотря на тридцатипятиградусную черноморскую жару и палящий обеденный зной. О собеседнице на этот миг он даже и позабыл. Но Ирена о себе напомнила.

– Вы что, помереть, что ли, боитесь? – прямо и грубо, совсем бестактно спросила она. Весь вид ее и тон были высокомерны, неприятны, с налетом немыслимого в данной ситуации превосходства и совершенно непонятного небрежения.

– А вы будто нет? – отпарировал Боря, а все равно что ответил утвердительно.

– Я? Я – нет! – И Ирена засмеялась. И опять в превосходной степени.

«Ненормальная какая-то, – подумал Боренька, – или издевается. Нет, не похоже. Совсем даже искренне надо мной смеется. От души. Дура просто, тут рыдать надо, а ей смешно». Он почувствовал желание плюнуть на их спор и уйти куда-нибудь, хоть в море, хоть в гостиницу, чтобы потешно не расплакаться при ней от обиды и поднявшегося в нем панического страха, но Ирена остановила его.

– А что бы вы, Боря, дали, чтобы никогда не умирать? – спокойно, со смешком спросила и, увидев по Боренькиным глазам, что тот готов ее ударить, торопливо добавила: – Я не подкалываю вас, я серьезно. Что бы вы дали за это?