Книга Корсар. Наваждение - Петр Катериничев

– Ну и как ты? – спросил Бурый, жуя травинку.

– Да меня тут чуть не съели! – Взглянул на часы, подхватил Бурова, успев сказать: – Валим отсюда! В темпе!

Сашка не стал переспрашивать – как, зачем, почему «валить» и – нужно ли… Рванул сквозь лес, бежал стремглав, задыхаясь, плечо в плечо с Корсаром, пока тот не скомандовал:

– На землю! Ничком!

И – они бросились в траву. Взрыв прошел волной поверху, всколыхнув верхушки деревьев… Корсар представил, во что теперь превратилось здание лаборатории, вздохнул… Буров обернулся на этот его вздох, смотрел внимательно. Корсар пожал плечами, напел:

– «Вот она была и – нету…»

– И – чё? – откликнулся Сашка. – Такова се ля ви. Сегодня ты орел, завтра – фарш. Бывает.

– Как думаешь, Бурый, у зданий – есть память?

– У всего – есть. И у зданий, и у камней, и у гор. Только люди знают, что они смертны. И знание это – ложно.

– Да? – Корсар опустил лицо, чтобы Буров не увидел на нем степень крайнего недоумения. Добавил, стараясь вывести приятеля на привычный образ: – Умный ты стал – спасу нет! И… где-то я это уже слышал…

– Бывает.

Потом они мчались на «лендровере» Бурова в сторону Москвы. Но не впрямую, делая крюк, «чтобы никто и никогда» не связал их с пожарами и умертвиями, что имели место быть на юге и северо-востоке области. Поэтому они окольными тропами шли на юго-запад.

– Чё, эту глупость, насчет «смертны – бессмертны», слыхал? – нарушил наконец молчание Буров.

– Люди сказали. Академик Волин и княжна Ольга Бельская.

– Это которые вроде бессмертными были, как ты говорил? Там, в доме?

– Они сгорели. И знаешь, в чем глупость? Некогда случаем набрел на этот вот заводик, и подозрения какие-то были, но никому их не высказывал. Тогда еще подумал и решил для себя: зачем мне чужие трудности и чужие разборки?

– Ну да. Жизнь, она же – понятная. Если это твоя война – воюй, если не твоя – отдыхай.

– Чужой войны не бывает.

– Умный ты стал, Корсар.

– Да я всегда таким был.

– Скрывал, значит? А скрытным – не выглядишь.

– А ты, Бурый, – выглядишь… – «И Брюс, и Боур, и Репнин… и счастья баловень безродный, полудержавный властелин…» Зачем ты убил Игнатова, Боур?

Лицо Бурова закаменело, потом он разлепил ставшие узкими, как пулеметная щель, губы, спросил:

– Ты… о чем-то говорил с Волиным?

– О многом. Но… Почему ты…

– Тебе не понять. Ты никогда не хотел власти. А мир таков, что или – ты, или – тебя. Третьего не дано. Войну прошел, Корсар, и не одну, и – не понял?

…Две пули разрывают гимнастерку беспамятного Корсара; его несет на спине Буров, разворачивается, огрызается автоматным огнем…

– Сашка… Что я должен был понять?! Ты же меня реально спас тогда! Ты же… был другим. Ты меня… на себе вынес.

Губы Бурова скривила змеистая ухмылка.

– «На себе вынес…» Ты умный, Корсар, но… простоватый какой-то. Помнишь поговорку? «Лучшая защита от пуль – труп убитого товарища». – Буров не сдержался, хохотнул: – А раненого – тем более…

Да и знаешь, когда меня трясло под пулями «духов», то еще одно видение мне было… Словно где-то сверху сидят себе два румяных старичка, два восковых дяденьки, и фигурки двигают по карте, как по доске шахматной…

Раз пешечку двинули – и пошли колонны в камуфляже на юг, два – на север… И – проутюжили их «небесным огнем» штурмовики, и – нету их больше, нигде нету… А один из игроков растянул губы в резиновой улыбке, а под ними – зубы беленькие, один к одному, и все – тоже неживые, ни одного с червоточинкой… Ты понял? А я – понял! Понял – мне туда надо, к старичкам этим гуттаперчевым поближе, а я куда рвусь? Снова в легионеры?

Так легионеров всех упокоят – доля у них такая… И не важно, чей ты легионер – державный, братанский или сам по себе разбойник – сколько веревочке ни виться… Мне хотелось не денег, нет, мне хотелось жизни той поднебесной, чтобы не трясся я ни за будущее, ни за прошлое, чтобы порхал с Майорки на Гавайи, с Гавайев на Багамы или Кубу, с Кубы – на пляжи Копакабаны и – чтобы не было в этой жизни ничего, кроме веселья и покоя… Это – мой мир, я его выдумал и волен делать с ним все, что пожелаю!

– А чем тебя Волин с Ольгой тяготили?

– Да у них «долг» – превыше жизни! Перед чем-то высшим! Знаешь, у блатных есть такое выражение: «не важно, сколько сидеть, важно – как». Можно триста лет жужжать мухой под стеклом – каким-нибудь письмоводителем при Петре Федоровиче, при Николае Александровиче, при Александре Освободителе… Да еще и долг помнить?! А жизнь? Она и тогда у многих – неслась. Но была ярка. Наполнена!

Порыв воодушевленной откровенности прошел, словно в кукле по фамилии Буров вдруг кончился завод. Пружина ослабла.

– Так что… нового сообщил тебе академик Волин? – спросил он тихо и абсолютно безучастно. – Или княжна? Она ведь к тебе была очень неравнодушна!

По тому, как он произнес это слово «нового», – Корсар и уловил его затаенное, страстное волнение.

– О том, что ты – не Боур, просто прикинулся им, для удобства. А – кто тогда настоящий Боур?

– А тебе неинтересно узнать, кто ты, Корсар?! – ответил Буров с искренним облегчением и какой-то жестокой злостью. – И – откуда? И – сколько в действительности живешь на этой грешной земле?

– Неинтересно. Я – и так помню.

– Это ты так думаешь. Так что еще сказал Волин?

– Ничего.

Выстрел хлопнул неэффектно: Буров выстрелил из дерринджера[62]с левой, пробив Корсару мякоть ноги.

– Не горюй. Это я так. Для профилактики. Чтобы ты не дергался зря. Ты же у нас – неукротимый герой по жизни. Не переживай. Бедренная артерия – не задета, а нервный узел – очень даже. Больно тебе, Корсар? Пройдет. Если скажешь правду – не убью. Обколю наркотой, сдам в дурдом, но – жить будешь. «Овощем», но – будешь. Подумай. Фортуна – штука переменчивая.

Дима ничего не ответил. Он сидел смежив веки, пережидая, когда боль, взорвавшая все алым, опадет, превратится «в золотое, красное, черное…».

Автомобиль стоял на самом обрыве, у реки.

– Ну? Не вспомнил? – спросил Буров.

Боль пульсировала ярко, ало.

– Нет… – прошептал Корсар одними губами.

– На нет – и суда нет. Ты не мальчик. И я не этот придурок… что тебя пытался торпедами затравить. Прощай, Корсар. Пусть тебя перед смертью мучит лишь одна мысль, Митя, главная: кто ты на самом деле! Услышал? Ну и хорошо. Прощай! Передавай привет этим духам!