Книга Слепой. Исполнение приговора - Андрей Воронин

– И когда ясно, что тебя даже на расстоянии видят насквозь, – покаянно согласился Глеб.

– Главное, что прощают, – заметил генерал.

– Да, – сказал Слепой, – это главное. И по этому поводу я испытываю настоятельную потребность плеснуть в кофе немного коньячку. Вы как?..

– Кофе мне категорически запрещен, и ты об этом прекрасно знаешь, – проворчал генерал Потапчук. И несколько мягче добавил: – Зато коньяк рекомендован. В умеренных дозах, для расширения сосудов…

– Вас понял, – быстро произнес Глеб и, бдительно покосившись на кофеварку, которая уже начала издавать заунывные звуки, похожие на вой зимнего ветра в печной трубе, направился к бару.

– Ну что же, – перешел к делу Федор Филиппович, когда Глеб разобрался с напитками и уселся в кресло напротив, – можно констатировать, что операция успешно завершена. Я, лично, доволен. А ты?

– По мне, так в том, что боевой генерал, орденоносец, без пяти минут Герой России, оказался мафиози девяносто шестой пробы, радости мало, – сказал Слепой, держа на весу чашку с подозрительно жидким на вид кофе. – Да и вообще… Чувство такое, как будто покинул скамейку запасных и вышел на поле за минуту до финального свистка. Вроде, и победа за нами, и медаль на шее, а удовольствие не то: ты-то для этой победы ни черта не сделал!

– Так уж и не сделал, – благодушно возразил Федор Филиппович и понюхал рюмку. Судя по запаху, покупая коньяк, Глеб не поскупился. – Победный гол, как ни крути, забил ты!

– Ничего я не забил, – отказался от лавров лучшего бомбардира Слепой. – Победа досталась нам по количеству очков в общем зачете, а данный конкретный матч закончился вничью. Чтобы победа была чистой и убедительной, придется назначить дополнительное время.

– Главное, чтоб не серию пенальти, – сказал Федор Филиппович, – для таких забав я, как недавно выяснилось, уже староват. И вообще, не понимаю, что ты вдруг разворчался. С кем ты собираешься играть в это свое дополнительное время? Лупить мячом в пустые ворота?

– Ваши слова да богу в уши, – буркнул Сиверов. – А только сдается мне, что эта история с перестрелкой на речном бережку шита белыми нитками. Уж очень хорошо все сходится: труп Пустовойтова с «вальтером» в руке, ящик этих чертовых «вальтеров» в его загородном доме, сгоревший «лексус» Уварова с обугленным телом за рулем, именной жетон, табельный ствол, винтовка, зарегистрированная на его имя… Что организованную преступную группировку возглавлял Пустовойтов – ясно; что Уваров был его правой рукой – ясно; откуда Пустовойтов знал о ходе расследования в заповеднике и с чьей помощью создал моего двойника – ясно как белый день. И дальше все как я предсказывал: этим двоим срочно понадобилось избавиться друг от друга, что они и сделали. Уваров застрелил генерала, охранники Пустовойтова расстреляли его, сели в катер и смылись в неизвестном направлении…

– Ну, и что тебя не устраивает?

– Чересчур гладко. На его месте я и сам поступил бы точно так же. Да что там – «бы»! Именно так я и поступал, причем неоднократно.

– А тебе не кажется, что, обжегшись на молоке, ты дуешь на воду? – спросил Федор Филиппович. – Это ведь опять одни голословные предположения…

– Так точно, – легко согласился Слепой. – И чтобы не быть голословным, я взял напрокат акваланг.

Федор Филиппович осторожно поставил на стол нетронутую рюмку.

– И?..

– Два трупа. Упакованы в полиэтиленовые мешки, утяжелены камнями и утоплены в самом глубоком месте фарватера. Автомат я нашел только один, но думаю, их там должно быть больше.

– Два трупа? – переспросил генерал.

– Одного не хватает, верно? Полагаю, это как раз тот, который сгорел в «лексусе». При этом зубная и медицинская карты Уварова бесследно исчезли при невыясненных обстоятельствах, а в квартире у него шаром покати – даже отпечатки пальцев с дверных ручек и выключателей стерты. И не просто стерты, а – обезжирены. Немного странно, правда? Родственников у него нет, генетическая экспертиза невозможна, так что материалы для опознания у нас имеются только те, которые нам подбросили: машина Уварова, его пистолет, винтовка и именной жетон военнослужащего. Сплошная несгораемая, пронумерованная и зарегистрированная неорганика, которая ни черта не доказывает. А если бы он в художественном беспорядке разбросал все это железо вокруг украденного из музея скелета мамонта – вы что, и тогда поверили бы, что это скелет подполковника Уварова?

– А родственники охранника, который предположительно сгорел вместе с машиной?

– Если они и существуют, найти их наверняка будет непросто, – сказал Глеб. – На это могут уйти месяцы – вполне достаточный срок, чтобы убежать на край света и зарыться на километр вглубь земной коры. Или, наоборот, организовать себе шикарную жизнь под чужим именем у всех на виду. Толку нам тогда будет от генетической экспертизы! Она только подтвердит то, в чем я уверен уже сейчас: Уваров жив, здоров и благополучно процветает где-то неподалеку. Мне даже кажется, что я знаю, где именно.

– Припять?

– Свято место пусто не бывает, – кивнув, подтвердил Глеб. – Спрос на оружие и наркотики никуда не делся, как и торгаши, готовые поставлять и то, и другое в любых разумных количествах. Найти замену Хвосту и Бурому – раз плюнуть. Московские ночные клубы, где стояли, там и стоят, и бармены уже устали отбиваться от клиентов: ну, нет у меня, и когда будет, не знаю! Контрабандисты на западе Украины подсчитывают убытки и печально вглядываются в восточный горизонт: не едет ли очередная партия москальских стволов? А уж за проводниками, курьерами и прочей мелкой швалью дело не станет – только свистни, и можно проводить кастинг.

– И что ты намерен предпринять?

– Я? – Глеб пожал плечами, хлебнул сильно разбавленного коньяком кофе и с удовлетворением крякнул. – Я намерен заехать за Ириной, отвезти ее домой и на некоторое время сделать счастливой, предоставив то, в чем она, как всякая нормальная женщина, остро нуждается: спокойную семейную жизнь, любовь, заботу и мужа, который не врет и никуда не исчезает.

– Некоторое время? – переспросил Федор Филиппович, безошибочно уловивший ключевое словосочетание.

– Так точно. Сейчас искать нашего друга бесполезно – сидит под капустным листом, тише воды, ниже травы, и ждет, чем дело кончится: поверят или нет? Пусть успокоится, освоится, обживется на новом месте, начнет потихонечку восстанавливать то, что сам же и разрушил…

– А если ты ошибся?

– Тогда будет немножечко обидно, но не смертельно. Одно из двух: либо погиб, либо сбежал. Трафику через заповедник конец, Пустовойтову конец, Хвосту и Бурому конец… А конец – делу венец. А что Угорелый убежал за тридевять земель и там при свете северного сияния будет до самой старости сушить подштанники – это я как-нибудь переживу. По мне, провести полжизни в постоянном страхе хуже, чем схлопотать пулю между глаз. В общем, так ему и надо.

– Ну-ну, – с сомнением произнес Федор Филиппович.