Книга Старая сказка - Кейт Форсайт

Как же я ошибалась! Оно оказалось невыносимым.

Герцогиня де Гиз все время проводила в молитвах, и от меня ожидала того же. А после того как ее сын упал с лошади, расшибся и умер в страшных мучениях несколько дней спустя, положение дел лишь усугубилось. Во дворце герцогов Орлеанских в Париже, где он скончался, ей все напоминало о его смерти, и она более не могла оставаться там, удалившись в свое поместье в Нормандии, более чем в ста милях от столицы. Здесь мне день и ночь приходилось выслушивать проповеди, наставления и молитвы. Герцогиня терпеть не могла праздности и давала волю подозрениям, завидев меня с пером в руке, так что писать я могла лишь глубокой ночью, при неверном и скудном свете украденных свечных огарков. Мне пришлось прятать в укромном месте и свои записи, и письменные принадлежности, чтобы ее слуги и шпионы не обнаружили их. Она заставляла меня носить глухие черные платья, как было в обычае у тех, кто прислуживал членам королевской фамилии. Протестовать, что королева никогда не требовала от своих фрейлин быть похожими на ворон, было бессмысленно; герцогиня лишь презрительно фыркнула и заявила:

— Да ведь она — испанка, — таким тоном, словно хотела сказать: «Да ведь она — дура. А с дурочки какой спрос?»

Летом 1676 года королева устраивала пышное празднество в Шато де Сен-Жермен-ан-Ле по случаю возвращения короля, который воевал с голландцами и отсутствовал целых пятнадцать месяцев. Будучи кузиной короля, герцогиня де Гиз первой получила приглашение, и я с радостью последовала за нею. За прошедший год это был мой первый визит в Сен-Жермен, главную резиденцию Его Величества.

Экипаж герцогини с грохотом вкатился под позолоченную арку ворот и, подпрыгивая на булыжниках мощеной аллеи, покатил к шато. Вытянув шею, я разглядывала в окно аккуратные зеленые лужайки, фигурно подстриженные кусты и деревья и сверкающую струю воды, которую извергала статуя смеющегося золотого бога. Вдали виднелись предместья Парижа. На глаза мои навернулись слезы, и я поспешно потянулась за носовым платком.

— Что за глупости, мадемуазель, — заявила герцогиня де Гиз. — Утрите слезы и ведите себя с достоинством, приличествующим тому, кто служит дочери Франции.

Я откинулась на спинку сиденья и промокнула глаза, чувствуя, как меня буквально распирает от радости. Целую неделю или даже две я смогу танцевать, слушать музыку, ходить в театр и разговаривать о чем-нибудь еще, кроме моего греховного и постыдного отказа предать веру своих родителей. Быть может, мне даже будет позволено сбросить опостылевшую униформу и надеть яркое весеннее платье, наподобие тех, что облегали фигуры дам, прогуливающихся по гравийным дорожкам. Их наряды были мягкими, прозрачными и романтичными, расшитыми цветами, с широкими рукавами, перехваченными на запястьях бархатными лентами. В ушах и завитых волосах у них сверкали драгоценные камни. Я опустила глаза на свое простое черное платье и горестно вздохнула.

— По крайней мере нам не придется терпеть присутствие этой женщины, — провозгласила герцогиня де Гиз, готовясь сойти из экипажа на землю, когда он остановился перед дворцом. — Она не посмеет вновь показаться при дворе.

Я же сочла это досадным недоразумением. Мне нравилась Атенаис, которую церковь вынудила покинуть двор после того, как она девять лет пробыла королевской maitresse en titre и родила ему пятерых внебрачных детей. Когда я впервые прибыла ко двору в возрасте шестнадцати лет, чтобы стать фрейлиной королевы, Атенаис была в самом расцвете славы. Я же была испугана, ошеломлена и тосковала по дому, остро сознавая, сколь старомодны мои наряды и манеры, и страдая от отсутствия друзей и союзников.

Атенаис научила меня играть, дала мне адрес своего портного и посвятила в некоторые тонкости придворного этикета. «Запомните: никогда не стучите в дверь, а лишь царапайте ее ногтем мизинца. Если вы видите, как слуги несут по коридору королевский обед, вы должны сделать реверанс до земли, как будто перед вами стоит сам король. И самое главное — не вздумайте садиться в присутствии короля и королевы или кого-либо из других представителей королевской фамилии. Если только вы не сидите за игральным столом, разумеется. Думаю, именно поэтому мы все очень любим играть. Это — единственный случай, когда нам дозволяется сидеть».

Атенаис так долго оставалась верховной владычицей — дамы подражали ее прическам и нарядам, а мужчины восхищались ее умом и выстраивались в очередь, добиваясь ее благосклонности, — что я с трудом представляла себе двор «короля-солнце» без нее.

— Не понимаю, почему этой особе позволено оставаться в такой близости от королевского двора, — продолжала герцогиня, расправляя свои юбки. — Ее следовало бы поместить в монастырь, как и ту шлюху с мертвенно-бледным лицом.

— Не представляю, чтобы Атенаис согласилась обрить себе голову и проводить целые дни на коленях, в молитве, подобно бедной Лавальер.

У меня до сих пор не укладывалось в голове, что первая maitresse en titre короля, прекрасная и утонченная Луиза де Лавальер, действительно пожелала стать сестрой Луизой де ля Мизерикорд в монастыре кармелиток, одном из самых суровых и строгих монашеских орденов. Хотя как-то Атенаис обмолвилась в моем присутствии, что Луиза долгие годы носила власяницу под платьем. Впрочем, незадолго до своего изгнания она и впрямь выглядела исхудавшей и осунувшейся, а ведь ей еще и приходилось ездить повсюду за королем в одном экипаже с королевой и Атенаис, которая давно уже заменила ее в постели Его Величества.

— Что ж, по крайней мере, королеве более нет надобности сносить ее присутствие при дворе. Королю следует зачать новых наследников, а не усыновлять своих бастардов.

Герцогиня де Гиз знаком повелела мне следовать за собою, после чего вошла в облицованный мрамором вестибюль. Я поспешила следом, вновь наслаждаясь роскошью королевского двора. Даже воздух здесь пах изысканнее, чем где-либо в ином месте, напоенный тонким ароматом цветков апельсинового дерева, любимыми духами короля.

Я стояла вместе с несколькими фрейлинами поодаль, когда внимание мое привлек отдаленный негромкий ропот. Мы дружно вытянули шеи, пытаясь разглядеть, что там происходит. Шум стал громче, и король, нахмурившись, поднял голову. Он не любил неожиданную суматоху и волнение.

В комнату впорхнула Атенаис, и сотни золотистых кудряшек затанцевали вокруг ее лица. Кожа ее отливала белизной мрамора, губы были алыми, как коралл, а в правом уголке губ красовалась черная мушка в форме сердца, a la coquette. Она подплыла к королю и присела в низком реверансе, позволяя ему — и всем нам — полюбоваться глубокой ложбинкой меж великолепных грудей.

Король встал и поспешил навстречу, протягивая к ней руки и называя ее по имени. Мы же застыли, как громом пораженные. Король не вставал ни перед кем. Король никого не обнимал. Королеве и герцогиням пришлось немедленно подняться на ноги, скрипя зубами от ярости. Атенаис же улыбалась, глядя, как король завладел ее обеими руками.

— Благодарю вас за ваши письма, сударыня, — сказал король. — Своим светом они скрасили немало скучных дней.