Книга Маньчжурские стрелки - Богдан Сушинский

— Мне бы очень хотелось взглянуть на эти бумажки. Но прежде — на самого Курбатова.

— То есть, насколько я понял, с Легионером вы абсолютно не знакомы? Рассчитывали на встречу со своим давним знакомым, красноармейским лейтенантом Беркутом?

— Именно поэтому хочу взглянуть на Легионера. Тем более что судьбой этого парня интересуется сам Отто Скорцени.

— Выходит, я все же не зря потревожил вас, гауптштурмфюрер.

— С нетерпением буду ждать ваших последующих звонков, — иронично заверил его Штубер.

— Все язвите, неблагодарный вы человек, — вздохнул полковник Лоттер.

Тем не менее полковник в нескольких словах объяснил ему, как удобнее добраться до штаба пятой дивизии, куда он тоже выезжает, даже пообещал подождать его у перекрестка шоссе вместе с пятью солдатами охраны. Штубер был растроган его заботой: ездить по ближайшим тылам при таком непостоянстве передовой — действительно было опасно.

— Если учесть, что со мной будет фельдфебель Зебольд, вместе мы составим грозную силу, способную устрашить хоть целый парашютный полк русских, — охотно согласился Штубер. А положив трубку, добавил, обращаясь уже к Зебольду: — Невероятная все-таки штука, эта самая война. Если переживу ее, вся оставшаяся жизнь покажется скучной и банальной, совершенно не достойной таких вот, как мы с вами, азартных игроков войны.

— …На рулеточном поле которой все ставки — на вечность. При этом замечу, что, когда проходят годы войны, наступают годы благостных воспоминаний о ней, — закрыв глаза, мечтательно покачал головой.

— Вы, как всегда, не по чину мудры, мои Вечный Фельдфебель. В этом ваш единственный недостаток.

34

Возвращаясь с очередного рейда, Иволгин всякий раз посылал своего разведчика в ближайшую деревушку Калитино, разузнать, нет ли там кого-либо из пришлых, подозрительных. Деревенька находилась всего в двух километрах от Седого Камня, за небольшим леском, и подполковник не считал излишней предосторожностью выяснить, что там произошло за время их прогулки.

Вся группа в Калитино еще ни разу не показывалась, о ее существовании там вряд ли кто-либо догадывался. Разведчик же обычно заглядывал к старику Раздутичу, жившему в крайней избе, который слыл в Калитино и за знахаря, и за колдуна. Но вот кем он на самом деле был, так это вечным зеком, умудрившимся вначале отсидеть за грабеж, затем за «революционную деятельность», суть которой все еще оставалась его великой тайной, а в тридцать четвертом умудрился проходить по одному из процессов как «враг народа». Однако до расстрела дело не дошло: то ли старость его спасла, то ли то, что в последней отсидке маялся с клеймом марксиста… Словом, откупился пятью годами.

Чаще всего в разведку ходил Мамонт. Приземистый, плоскостопный и до предела неуклюжий, этот тридцатипятилетний увалень был в одинаковой мере ленив и труслив. Однако в Калитино всегда наведывался охотно, поскольку Раздутич подкармливал и подпаивал его, радуясь тому, что есть с кем перекинуться словом. Мамонт же выдавал себя за солдата, из тех, что строят переправу в четырех километрах выше по течению реки.

Верил этому старик или нет — неизвестно. Однако же до истины докапываться тоже не собирался. Всю их группу в окрестностях воспринимали как стройбатовцев-мостовиков, обмундированных почти так же скупо и неряшливо, как и маньчжурские стрелки Иволгина.

— Атаман, есть дичь! — еще издали прокричал Мамонт, едва только голова его возникла над Седым Камнем. — В селе, прямо у подворья Раздутича, застряла машина.

— С продовольствием? — первым подхватился Златный.

— С зэком.

— С кем?!

— Ну, с заключенным, но, видать, каким-то важным, — на ходу объяснял Мамонт, демонстративно обращаясь только к Иволгину. Златного для него попросту не существовало. — При водителе и трех охранниках, возможно, даже энкавэдистах.

— Как же они оказались в Калитино? — поднялся Иволгин. Сообщение сразу же заинтересовало его. Группе нужны были оружие, документы и обмундирование.

— Со станции, видать, везли, в новый лагерь. Но машина забарахлила. Чтобы не ночевать в лесу, сюда свернули. Еле до усадьбы Раздутича дотащились.

— Откуда обо всем этом знаешь? — подозрительно поинтересовался Златный.

— Заметив их, я успел выскочить из дома старика через окно и отсидеться в кустарнике. Но разговоры ихние слышал. Теперь они так у Раздутича и заночуют, поскольку деваться им некуда, с мотором у них совсем хреново. Ну а завтра будут решать. Наверняка подводу по такому случаю реквизируют.

— А что, — задумчиво произнес Иволгин, — это действительно «дичь»…

— «Дичь», атаман, «дичь», — горячился Мамонт. — С дороги они, уставшие, а старик — человек свой, так что надо решаться.

— Хорошо бы и в самом деле заночевали, — азартно потер руки Чолданов. — Только так, Раздутича подставлять не будем, он нам еще пригодится. Сымитируем таким образом, будто случайно на машину набрели. Старика свяжем и, для пущей убедительности, изобьем.

Когда окончательно стемнело, группа уже была у Калитино. Деревенька казалась вымершей, с трудом верилось, что в этих домах-призраках кто-либо может обитать. Иволгин с душевным содроганием подумал, как это страшно: прожить всю жизнь в подобной глухомани.

— Решились бы жить в этой пустоши, ротмистр? — спросил он Чолданова, как только группа расположилась в овраге, метрах в ста от избы Раздутича.

— Почему же, может, и жил бы. В подобном удалении от мирской суеты тоже есть что-то возвышенное.

— Вот как? А я не решился бы. Каких-то двенадцать-тринадцать хат, а вся жизнь где-то там, по поселкам, большим городам. Нет, не решился бы. Добровольная пожизненная ссылка — вот что это такое. А мне всегда хотелось настоящей, полноценной жизни.

— Что угодно ожидал услышать от командира диверсантов, только не это, — язвительно улыбнулся Чолданов. — Мужчина, мечтающий о какой-то там иллюзорной настоящей жизни, не посвящает свою реальную, единственную и, увы, очень короткую жизнь службе в армии. Что мы с вами видели, господин подполковник? Гарнизоны, походные повозки да блуждания по даурским лесам.

— Тоже верно, — мечтательно вздохнул Иволгин, — по лондонам да парижам она, жизнь эта самая.

— И потом, коль уж мы решаемся сражаться и умирать в этой глуши, то и жить в ней тоже должны решаться. Разве я не прав?

— В том-то и дело, что правы. Логика, мать его… — удивился этому парадоксу Иволгин. — Даже в такой глуши решаемся и драться, и умирать.

Едва слышно прошуршала трава, и за бруствером оврага возникла голова Мамонта.

— На месте они. Машина, часовой — все, как полагается. Часовой сидит на подножке, дремлет, а водитель и двое из охраны в избе почивают, пьянствуют то есть. Что делаем, атаман?

— Брать их будем. Кстати, арестант этот где?