Книга Бальтазар Косса - Дмитрий Балашов

За Иоанном XXIII был отправлен граф Нюрнбергский, Фридрих Гогенцоллерн, за что ему были обещаны: место одного из семи курфюрстов, избиравших германского императора, и земля Бранденбург – самая большая провинция восточной Германии. Обещаны и даны. С этого момента и начинается возвышение династии Гогенцоллернов.

Иоанн бежал во Фрайбург. Фридрих Гогенцоллерн перерезал все дороги, дабы Косса не удрал через Альпы, и, ворвавшись в город, пленил Коссу.

Бальтазар стоял на башне недостроенного фрайбургского собора. Над головой сплеталась сложная вязь гигантского каменного кружева. Отсюда отлично были видны недальние стены и высокие башни города. Замок на полугоре, уже захваченный, периодически ощетинивался чередою белых клубков порохового дыма. Оттуда по городу били пушки. Ядра то с шипением падали в ручей, то проламывали черепичные кровли. Внизу, по неровно вымощенной булыжником мостовой, к ратуше, подрагивая алебардами, прошел отряд солдат в светлых блестящих нагрудниках и высоких яйцевидных касках, как бы слегка сдавленных с обоих боков.

Выдержат или нет? Одно из ядер ударило в башню собора, мелкие осколки каменной скульптуры святого посыпались вниз. Крепость тоже время от времени огрызалась, заволакиваясь дымом: вела ответный огонь, но гораздо менее дружный, словно бы стреляли из последних сил. Бальтазар оскалил зубы. Были бы свои, итальянцы, он вышел бы к ним, вздев доспехи, сказал… Ох, он бы уж и сказал! От души! И город бы отстояли! Наверняка! И вообще, все эти Сигизмундовы успехи – результат неожиданности. Фридрих, не подготовившийся к бою, был явно бездарным полководцем.

Но вот вдали, в улицах, горохом посыпались от обоих ворот. Неужели все?! Бледнея и сдерживая яростный крик, Косса начал медленно и прямо, на почти негнущихся деревянных ногах спускаться с башни.

Внизу его встретил, тоже бледный, стремянный. Все же не ускакал, держал обоих коней. Косса сунул ему кошель с дукатами:

– Скачи! Разыщи госпожу Иму! Разыщи Козимо Медичи! Спеши! Возьми обоих коней, мне уже не спастись! – и махнул рукой.

Стремянный, отчаянно оглянув – из-за ратуши уже бежали, уставя копья, – взлетел в седло, едва не потеряв стремя, и ринул в отчаянный скок.

«Прорвется, нет?» – гадал Бальтазар, пока к нему подбегали. Он стоял, скрестивши руки, и усталому офицеру, что первым подбежал к нему, жарко дыша и протягивая руки, вымолвил по латыни:

– Я папа римский, наместник Святого Петра, Иоанн XXIII! – И замер. Кругом теснились, не решаясь притронуться к нему. Сквозь толпу ратников пробирался кто-то в писаном золотом шлеме, на высоком коне. Подъехал, спешился и, строго глядя ему в лицо, произнес на скверной латыни:

– Ваше святейшество! По решению собора и императора Сигизмунда вы арестованы!

Где-то еще продолжали бить пушки.

14 мая 1415-го года новый марнграф Бранденбурга – Фридрих Нюрнбергский – привез Коссу в Рудольфцельм.

XLVIII

На протяжении всего пути, когда его везли из Фрайбурга в Констанцу, Косса молчал. Он чувствовал, что обрушился мир, силился это понять и не мог. Его сперва посадили в мерзкую каменную дыру с окном, забранным толстой кованой решеткой. Часа через два принесли миску тюремного хлебова из несвежей свинины с бобами, ломоть ржаного хлеба и кувшин с водой. Он съел похлебку, морщась сжевал хлеб и выпил всю воду. Ел и пил он не споря, понимая, что ему понадобятся силы, а если он сейчас не поест, то ослабеет. Спустя время вывели на двор, к вонючему отхожему месту. (Кадь для испражнений, парашу, поставили ему в темницу только к концу дня.) Проходя двором, он мельком оглядел высокие стены с четырех сторон, с нависшими галереями из потемнелого, почти черного дуба, видимо, внутренний двор замка. Бежать отсюда было невозможно, да и – куда бежать? Умыться и привести себя в порядок ему дали только через три дня, перед приводом на суд.

Все это время Косса думал, прикидывал, гадал. Он не ведал – доскакал ли стремянный? Не знал, что Има жива и уже хлопочет о нем. Не знал, и уже на судилище понял, что Козимо Медичи схвачен, как и многие его спутники. (Хорошо, что Поджо Браччолини уехал собирать рукописи! Что бы он мог содеять, оставшись здесь!)

Когда 24 мая 1415-го года его вводили для суда в здание торговой палаты, где проходили все заседания собора, Косса криво усмехнулся. Все было, как и до его бегства, – даже трон с возвышением не убрали! Только ему уже не позволили даже приблизиться к почетным местам кардиналов и богословов. Он стоял, с отстраненным удивлением озирая снизу торжественный ряд кресел с прямыми спинками, на которые глядел до того только сверху. И потом уже обозрел, запоминая, лица кардиналов, епископов и докторов богословия, знакомых и незнакомых, добрых и злых, но ныне одинаково холодных, отстраненно-безразличных или взъяренных и негодующих, обращенные к нему.

Вот сидит Пьетро Стефанески-Анибальди, кардинал Сан Анжело, прославившийся своим лихоимством в Риме в бытность свою легатом. И не он ли, Косса, предоставил Стефанески это доходное место? Ты же, Пьетро, ходил с Луи д’Анжу в поход против Владислава! Ты же был моим легатом в Праге, борясь с виклифианской ересью! Ты же, все-таки, храбрый человек! Проснись, подумай о том, что делаешь теперь и как это аукнется тебе самому в будущем!

А Оддо Колонна? Что ж ты молчишь? Ты же был мне другом! Ты же и в Шаффхаузен первым поскакал за мной! И кардиналом ты бы не стал без меня! Брани меня, обвиняй, но не молчи, ради Бога!

Увы, тут нет Джакомо Изолани, которого я вытащил из Болоньи, сделал кардиналом Святого Евстафия и поставил сейчас своим легатом-наместником в Риме! Или и он бы стал молчать, как Колонна, предавая меня?

А ты, Антонио Шалан, ездивший от меня послом к Сигизмунду, и ты теперь против меня?

О, Господи! Я никогда не смотрел на них снизу вверх! Я впервые смотрю на собор снизу!

И Франческо Забарелла, кардинал Сан Космо Дамиано, второй мой посол к Сигизмунду, кардинал великой Флоренции! Ученый и гуманист, автор ученых трудов! И ты торопишься повторить подвиг Иуды?

Косса не удержался, разлепил уста, произнеся негромко:

– Здравствуй, Франческо! Мы ведь и не поздоровались с тобой! – и домолвил мстительно, глядя, как на лице старого кардинала невольно проступают бурые пятна стыда: – А Козимо вы арестовали зря! Он не связан со мною ничем, кроме совместной дороги! Ежели надумаете его держать и дольше, сообщи отцу! – И уже не смотрел на вконец побуревшего и взмокшего Забареллу. Глядел на других своими разбойными, помолодевшими вдруг, широко расставленными глазами.

На Пьера д’Альи, которого когда-то принимал у себя, нахохлившегося, похожего сейчас на печального старого ворона, на Броньи, на шалонского епископа Луи де Бара… (Скользом прошло: одолеют ли французы, когда дело дойдет до выбора нового папы или нет?).

Ну, конечно, венецианцы: Ландо и Морозини, когда-то перебежавшие ко мне от Григория XII (которого он так и не сумел поймать!). Морозини – и те против него! А самого Григория XII, видимо, представляет здесь Карл Малатеста, иначе его бы здесь не было! Григорию, ежели он добровольно отречется, сохранят кардинальскую шапку и содержание… Которым Коррарио, в его возрасте, вряд ли будет наслаждаться слишком долго!