Книга Умирая за идеи. Об опасной жизни философов - Костика Брадатан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
402
Федон.
403
См., например: Ackroyd P. The Life of Thomas More. Р. 406.
404
Это то, что Саймон Кричли называет risus purus: «величайший смех» (Critchley S. On Humor. London: Routledge, 2002. Р. 95).
405
Firpo L. Il Processo di Giordano Bruno. A cura di Diego Quaglioni. Р. 355–356.
406
Dzielska M. Hypatia of Alexandria. P. 93.
407
Полное название книги Эмили Уилсон «Смерть Сократа. Герой, злодей, болтун, святой». С другой стороны, что касается суда над Сократом (а не его смерти), ходил слух, датируемый концом IV века и упоминаемый Робином Уотерфилдом в его книге, что Сократ «ничего не сказал на суде, он просто стоял там, молча и вызывающе» (Waterfield R. Why Socrates Died. Dispelling the Myths. New York: W. W. Norton, 2009. Р. 12).
408
Pasolini P. P. Heretical Empiricism. Р. 236–237.
409
Todorov T. Facing the Extreme. Moral Life in the Concentration Camps. P. 47.
410
Heym S. The King David Report. Evanston: Northwestern University Press, 1997. P. 244 (рус. перевод: Гейм С. Книга царя Давида / Пер. с немецкого Б. Хлебникова. СПб.: Амфора, 2000. С. 318).
411
Roper W. The Life of Sir Thomas More in Thomas More, The Utopia of Sir Thomas More including Roper’s Life of More and Letters of More and his Daughter Margaret. New York: Walter J. Black, 1947. Р. 210.
412
Один из самых влиятельных современных биографов Мора открыто признает существование этой избирательной перспективы в нашем восприятии Мора: «Именно его смерть сделала его жизнь по-настоящему значимой и вызвала к жизни биографии, которые сформировали устойчивый образ этого человека в английской истории» (Marius R. Thomas More. A Biography. Р. XIV).
413
Roper W. The Life of Sir Thomas More in Thomas More. Р. 226.
414
Roper W. The Life of Sir Thomas More in Thomas More. Р. 242. Самым трогательным моментом в биографии Ропера является сцена, когда у Мора возникает «предчувствие» его собственного мученичества. Разговаривая со своей женой и детьми «о радостях неба и мучениях ада», он также поднимал тему мученичества. Он говорил о «жизни святых мучеников, их тяжелых испытаниях, их чудесном терпении, их страстях и смертях, о том, как они предпочли страдания оскорблению Бога» и вообще «что за счастье и блаженство это было из-за любви к Богу претерпеть потерю имущества, заточение, лишение земли, а также жизни» (Ibid. Р. 246–247).
415
Говоря о том, что могло быть источником противоречий в жизни Мора, Мариус предполагает, что, возможно, «фундаментальная причина заключалась в том, что он изо всех сил пытался соединить средневековое благочестие с непобедимыми искушениями ренессансного секуляризма» (Marius R. Thomas More. A Biography. Р. 66).
416
Greenblatt S. Renaissance Self-Fashioning: from More to Shakespeare. P. 51.
417
Heym S. The King David Report. P. 82 (рус. перевод: Гейм С. Книга царя Давида. C. 108).
418
Эмили Уилсон, например, помещает представление Платона об «умирающем Сократе» среди истоков западной литературы: «Умирающий Сократ был не только наставником Платона, но и его субъектом и в конечном счете его творением. Сократ у Платона — первый новаторский персонаж в литературе. Платон, основатель западной метафизики и западной политической мысли, стал, через Сократа, также основателем современной западной литературы» (Wilson E. The Death of Socrates. Hero, Villain, Chatterbox, Saint. Р. 99).
419
Один из последних примеров у Лейси Смит: «Возможно, ни одна смерть никогда не была поставлена в такой хладнокровной и расчетливой манере, как это записано у Платона. Ее бесплодность и неподвижность напоминают картины Вермеера, с прекрасной атмосферой, но жесткие и лишенные действия: неподвижно стоящий Сократ находится в центре внимания» (Smith L. B. Fools, Martyrs, Traitors. The Story of Martyrdom in the Western World. Р. 38).
420
Робин Уотерфилд считает, что не только Платон «выдумывал» Сократа, но это было свойственно и всем сократовским потомкам-философам: «Платон, Ксенофонт и все прочие сократики занимались своего рода фикцией, придумывая, что, по их мнению, Сократ мог сказать, мог ли он находиться в такой-то ситуации, разговаривал ли с тем или иным человеком на такую-то тему» (Waterfield R. Why Socrates Died. Dispelling the Myths. Р. 9).
421
«Неимоверное образное доминирование Платона в западной традиции заставляет думать о Сократе не иначе, как сквозь призму представлений Платона, который создал сократовский характер, ставший наиболее привлекательным для более поздних читателей» (Wilson E. The Death of Socrates. Hero, Villain, Chatterbox, Saint. Р. 94).
422
Вновь у Эмили Уилсон: «Платон был учеником Сократа как исторической личности. Но он также является создателем „Сократа“ в его наиболее известном литературном выражении» (Wilson E. The Death of Socrates. Hero, Villain, Chatterbox, Saint. Р. 89).
423
В «Симпозиуме» Платона (215 b).
424
Подробное обсуждение присутствия «терапевтического» у Сократа см.: Maranhāo T. Therapeutic Discourse and Socratic Dialogue. Madison, WI: University of Wisconsin Press, 1986.
425
Jaspers K. Socrates, Buddha, Confucius, Jesus. The Paradigmatic Individuals / Ed. by H. Arendt. Trans. by R. Manheim. New York: Harvest, 1966. P. 15–20.
426
Лейси Болдуин Смит также отмечает, что мученичество в более широком смысле являлось во времена Платона уже сформировавшимся явлением: «Концепция мученичества, как и первый в мире зарегистрированный мученик, возникает во всей своей полноте в голове Платона. И по сей день действия Сократа — холодная осознанность его движений, драматический стиль его смерти и цель, ради которой он умер, — запечатлели и сбили с толку историю мученичества» (Smith L. B. Fools, Martyrs, Traitors. The Story of Martyrdom in the Western World. Р. 23).
427
Данное утверждение, конечно, все еще является спорным, но определенный консенсус достигнут.
428
