Книга Спасти СССР. Часть 4 - Александр Афанасьев

class="p">Дело о взрыве в московском метро принял к производству старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Владимир Иванович Калиниченко. Это был один из самых опытных следователей Союза, он расследовал, например гибель Машерова и убийство на Ждановской — когда пьяными ментами — лимитчиками был убит майор КГБ из отдела шифрования. Претензии к нему имелись как у МВД, так и у КГБ, на первом совещании он раздал задания и дал понять, что ни грызни ни халтуры в работе не потерпит.

Со стороны МУРа по делу работал опытнейший офицер розыска, полковник милиции Валерий Иванович Федоров, заместитель начальника МУР. В МУРе он занимался борьбой с организованной преступностью, но так как организованной преступности в СССР быть не могло по определению, это называлось борьбой с бандитизмом. Именно ему и его группе — удалось «приземлить» на нары наглого Славу Япончика.

Пока Федоров был в генеральной прокуратуре — его группа уже работала. Поскольку у них не было и не могло быть выходов на «спецконтингент», отрабатываемый КГБ, они работали, как могли и как умели. Прежде всего со свидетелями.

МУР. Как много в этом слове.

Само слово «мусор» — произошло от МУС — московский уголовный сыск. Большевики, придя к власти, просто поменяли сыск на розыск, но суть осталась.

Почему то всегда, в том числе и до 1917 года — в Москве была и преступность круче и боролись с ней — жестче. Сомнительное в этом смысле первенство Петербург перехватит только в девяностые, когда к нему намертво прилипнет прилагаемое «бандитский». Москва в то время была воровской, ее делили на части десятки диаспор и этнических мафий — в Петербурге к слову было только два «крестных отца». Именно в Москве проявили себя курганские и соседние новокузнецкие, настолько, что появился невеселый анекдот: здравствуйте, мы с Кургана. А чего с порога угрожаете?

МУР это школа, это уровень, это не просто милиция. В МУРе каждый оперативник немножечко Жеглов, но немного и Шарапов, хитрость ценится больше грубой силы, многие опытные опера — психологи, актеры, знатоки человеческих душ. В МУРе никогда не поощрялось избиение задержанных, допросы «третьей степени» и кто ничего другого не мог — тот в МУРе не задерживался и хорошо, если не в Нижний Тагил уезжал.

Володя Манасян, вежливый, говорливый московский армянин, который пошел в милицию после того как его выбросили с третьего курса Щуки — имел два важных для любого разыскника качества. Он умел разговорить любого, подстроиться в разговоре под собеседника. И он инстинктивно понимал если что-то не то. Не конкретно, а в целом — чуял крысу, и это давало повод насторожиться и ему и напарникам. С человеком что-то не то, с учреждением, с бумагой...

Сейчас он, находясь в депо, где были метростроевцы — находился в свободном поиске. Искал тех, кто искал кого-то, кому бы присесть на уши. Он знал важную вещь — начальство никогда не знает, что происходит внизу. И часто не хочет знать. Приходит бумага из милиции, ответ подписывает кто? Начальник. Обычно это филькина грамота.

А вот работяги — им только дай выговориться, кости перемыть начальству.

Исходя из тех скудных данных какие у него были, он вычленил главное — мощность взрыва. Она такова, что это не могла быть сумка, внесенная в поезд или оставленная в камере хранения, как в случае с бандой Затикяна. Значит, кто-то разместил бомбу в поезде. Как он это сумел сделать? Да так что никто не увидел.

Или при ремонте. Или — положили — на крышу, в экипажной части где-то. Но опять-таки — должен был быть доступ к самому поезду, причем длительный. И тот кто размещал взрывчатку — должен был хотя бы примерно понимать что он делает.

Это резко сужало круг поиска до метродепо

Одевшись как провинциальный корреспондент — очки (с нормальными стеклами), белая рубашка с короткими рукавами — он какое-то время просто мотался по метродепо без дела — оно не работало, допрашивали всех его работников. Потом выделив группу рабочих у выхода, он подошел ближе, прислушался...

Ругань конечно знатная...

— Мужики...

...

— А как думаете, могли во время ремонта в вагон что-то заложить?

Работяги угрюмо уставились на него.

— А ты кто будешь, мил человек — сказал один из них

Он показал корочку

— МУР...

— А... Петровка 38

— Вот именно. Вы хорошо повспоминайте. Вас же могло убить.

— Что мы, не понимаем?! — зло сказал один из работяг — у нас бригадира убило.

— Так что?

— Вагон в ремонте был...

— Кто его ремонтировал?

— Комсомольская бригада. Балабан бригадир был, его и убило там на станции

Манасян пометил в блокноте

— А посторонних не было? Все на месте?

Работяги переглянулись

— Посторонних? Да тут их полно

— Это как?

— Как. А то не знаете как. Народа не хватает, не идут к нам. В бригадах полно... кто практику проходит.

— Ну ты Иваныч и скажешь

— А что, не так?! Пусть милиция знает

— А практиканты откуда? — задал вопрос Манасян

Напоследок — он прошелся по периметру. Пропускной режим был — но это судя по всему, ничего не значило. Он нашел, по крайней мере, три дыры в заборе. Одна из них — судя по натоптанности тропинки и количеству бычков — пользовалась очень и очень активно.

— Вот так, Валерий Иванович. Пронести на территорию метродепо могли все что угодно, от водки до взрывчатки. А практиканты — из института инженеров транспорта МПС. И не только. Надо брать справки, вообще выяснять, кто там работал в эти дни и под каким соусом. По крайней мере, если это практиканты — они обязаны были отметить направления на практику в отделе кадров.

— Почему только практиканты? Если в заборе дыры туда кто угодно пройти мог.

— Пройти — да. Но не в рабочую зону. Пройти чтобы украсть что-то это одно, тут много ума не надо. Но здесь — кто-то должен был пройти в зону, где обслуживают метропоезда, найти именно тот который будет открывать станцию, проникнуть в него и сделать с ним что-то. Причем так чтобы не увидела бригада, которая будет осматривать поезд и поведет его. Это мог сделать только человек, который не чужой в метродепо, который именно работает там и видел, а скорее и сам ремонтировал вагоны.

— Согласен — сказал полковник — берите справки

—