Книга Мадьярские отравительницы. История деревни женщин-убийц - Патти Маккракен

class="p1">Маккормаку повезло, что в его команде оказалась Элизабет. С тех пор, как в местной еженедельной газете Кунсентмартона еще в первых числах июля появилась первая заметка, касавшаяся «дела Надьрева», она постоянно занималась поисками каких-либо дополнительных новостей из Надьрева и Тисакюрта, но в местной прессе можно было найти лишь обрывки необходимой информации.

Насколько мог понять Маккормак, весьма скудные новости на эту тему объяснялись внешними факторами. Кто-то строго контролировал поток информации по «делу Надьрева». Однако теперь события развивались чрезвычайно быстро, и трудно было угадать, как эта история сложится дальше. В рамках «дела Надьрева» были уже и самоубийства, и попытки побега из деревни, и осквернение могил, и украденные гробы. Жандармы были вынуждены планировать арест каждого подозреваемого так, словно готовились к его похищению. Могильщики, выкапывая могилы, находили в гробах предполагаемых жертв спрятанные там стеклянные флаконы с мышьяком.

И во все инстанции непрерывным потоком шли анонимки, в которых соседи изобличали друг друга в убийствах. Традиционная скрытность крестьян Венгерской равнины испарилась, и репортеры не успевали записывать компрометирующие факты. По последним подсчетам, к настоящему моменту было произведено более тридцати арестов. Более пятидесяти подозреваемых содержались в доме деревенского глашатая в Надьреве и в окружной тюрьме в Сольноке.

Маккормак знал, что находится в лучшем положении, чем его венские коллеги, поскольку он в полной мере пользовался в своих интересах информацией отдела новостей газеты «Пести Напло»[35], которой владела семья Фодора. У этой семьи были очень тесные связи в Сольноке, и Маккормак не упустил этого шанса.

Что касается местных репортеров, то они превратили Кронберга в своего кумира. «Венгерская пресса еще никогда не писала так много о прокуроре, и еще никогда ни один прокурор не пользовался у нее таким уважением, – отмечал репортер газеты Kis Hírlap, издающейся в Будапеште. – Для Кронберга после такой тяжелой работы, которую он проделал, его испытания в конечном итоге превратятся в круг почета и заслуженную награду».

Тем не менее только Барни Сабо имел прямой доступ к Кронбергу, а значит, и к «делу Надьрева» вообще. Пресса получала именно то, что хотел Кронберг, чтобы она получала. Это был (по крайней мере, до сих пор) жестко контролируемый процесс. Однако появление в Будапеште зарубежных журналистов вызвало у прокурора большую озабоченность. Он понимал, что это означало: усиление и без того пристального внимания к нему регента Хорти.

* * *

Надьрев

Груда плетеных веревок лежала на земле в тени старой ручной тележки. Некоторые из них были сильно потрепаны на концах. Как правило, их плели грубые руки могильщиков. Рядом была брошена еще одна связка таких же веревок. Такие связки были разбросаны по всему кладбищу. Каждый раз, когда могильщик поднимал очередную связку (а сейчас к работе были привлечены десятки могильщиков), в воздух поднимался столб пыли и грязи.

Легкий ветерок разносил запах гниющей сосны. Землю усеивали обломки сгнившего дерева. Было выкопано уже почти сорок гробов, некоторые из которых пролежали в земле более десяти лет. Когда землекопы приподнимали крышки гробов, те крошились в разных местах и поддавались с приглушенным треском.

В начищенных до блеска ботинках и наглаженных брюках, края которых ложились на шнурки, Кронберг осторожно продвигался по лабиринту глубоких ям и раскопанных гробов, обходя веревки, ныряя под ветви деревьев, перешагивая через груды ржавых инструментов и внимательно следя за землекопами, которые выбрасывали из могил землю и время от времени, завершив копать, швыряли лопаты совершенно непредсказуемо.

Остановившись, Кронберг выпрямился, приложив руку к пояснице. Другую руку он поднес ко лбу, чтобы лучше видеть.

Он оглядел армию землекопов, которые сновали взад-вперед по кладбищу. Все они были из местных. Деньги за работу предлагались хорошие, и любой деревенский, не имевший постоянного занятия, был рад воспользоваться такой возможностью. Босые, с закатанными до щиколоток штанинами и широкополыми шляпами, плотно сидевшими на голове, они показались Кронбергу похожими на огородные пугала. В течение последних нескольких дней они занимались тем, что выкапывали из могил своих отцов, дедушек, дядей, двоюродных братьев. Они перекрикивались друг с другом на диалекте, непонятном Кронбергу. Их реплики и восклицания воспринимались им как иностранные фразы. Кроме того, они имели обыкновение ронять на землю свои инструменты прямо там, где стояли. Кронберг уже научился быстро реагировать на звук брошенного топорика, который использовали, чтобы поддеть крышку очередного гроба. Могильщики крутились вокруг доктора Хенрика Орсоша, перед которым был поставлен большой стол, делая вид, будто бы для них это было совершенно обычным делом – раскапывать могилы рядом с врачом в белом халате, стоящим на кладбище перед чашей с человеческими органами.

Доктор Орсош устроился прямо перед глинобитной хижиной кладбищенского сторожа и смотрелся ярким белым пятном в дальнем конце кладбища. Он проводил тест Рейнша[36] на образцах изъятых органов, а доктор Исидор Каниц делал свои исследования внутри этой хижины, где места было достаточно только для одного человека.

Тест Рейнша представлял собой достаточно простую процедуру, при которой полоску чистой медной фольги нагревали в растворе кислоты вместе с образцом, вырезанным из органа. Если медь чернела или же приобретала серый оттенок, это было достаточным подозрением для того, что в органах может содержаться мышьяк, и эти образцы в таком случае отправлялись в химический институт в Будапешт. Наряду с этим проводилась также так называемая проба Марша[37], которая представляла собой гораздо более комплексный метод для обнаружения мышьяка.

Вскоре подозрения в отношении некоторых тел были отвергнуты, в том числе в отношении бывшего мужа госпожи Эбнер и бывшего мужа тетушки Жужи, умерших примерно в одно и то же время в прошлом году. Ни в одном из этих тел не было обнаружено содержания мышьяка. То же самое определили и относительно Шандора Ковача-старшего. Он умер вскоре после того, как Марица вернулась в Надьрев, но в его трупе не было обнаружено существенных следов мышьяка.

Однако, что касается Шандора-младшего, то здесь картина была иной. Как только его гроб открыли, доктор Орсош, осмотрев труп, сразу же заподозрил неладное. Дело заключалось в том, что мышьяк обладает свойством в течение длительного времени сохранять тело неизменным. Доктор несколько раз перечитывал дату, проставленную на боковой доске гроба, чтобы убедиться в том, что этот человек скончался десять лет назад. После этого он сделал подробные записи, которые прокурор Кронберг читал как литературное произведение:

«Удивительно, но все тело настолько хорошо мумифицировалось, что осталось целым, заметно усохнув при этом. Поверхность трупа, в первую очередь лицо, голова и верхняя часть грудной клетки, покрыта толстым слоем желтовато-золотисто-коричневого белого грибка. С левой стороны веко осталось