Книга Житейские воззрения кота Мурра - Эрнст Теодор Амадей Гофман

ему не совсем удавалось, так что он бывал вынужден прибегнуть к помощи перочинного ножика, чтобы осуществить справедливую казнь государственного преступника.

Фриц, десятилетний сынишка садовника, достал для принца прехорошенькую пеструю коноплянку и получил за нее, как обычно, крону. Тотчас же после этого принц пробрался в охотничью кладовку, именно тогда, когда охотники отсутствовали, и в самом деле нашел мешочек с дробью и рог с порохом и позаимствовал из них необходимые ему припасы. Он уже собирался приступить к экзекуции, которую, видимо, требовалось ускорить, так как пестрый щебечущий мятежник пытался, используя все доступные ему средства, улизнуть, когда ему пришло в голову, что он не может отказать принцессе Гедвиге, ставшей теперь такой послушной и хорошей, в наслаждении присутствовать при казни маленького государственного преступника. Итак, он взял коробку, в которой находилась его армия, в одну руку, пушку под мышку, птичку же сжал в горсти и тихо-тихо прокрался, так как князь настрого запретил ему видеть принцессу, в спальню Гедвиги, где он и нашел ее одетую, лежащую в том же самом каталептическом состоянии на кушетке. Скверно и, как мы увидим, в то же время и хорошо было, что камеристка только что покинула комнату принцессы.

Без долгих разговоров принц привязал птичку к канделябру, велел армии выступить в сомкнутом строю, плечом к плечу, и зарядил пушку; потом он поднял принцессу с кушетки, подвел ее к столу и объявил ей, что теперь она является командующим генералом, а он со своей стороны остается правящим князем и распорядится по артиллерии, каковая и умертвит мятежника. Преизбыток припасов подвел принца, и он не только чрезмерно сильно зарядил пушку, но также и рассыпал порох кругом по столу. Как только он снял пушку с передка, раздался не только совершенно оглушительный взрыв, но еще и разбросанный кругом порох вспыхнул и сильно обжег ему руку, так что он громко закричал и даже вовсе не заметил, как принцесса в мгновение взрыва упала на пол. Звук выстрела прокатился по коридорам, все сбежались, предчувствуя несчастье, да и сами князь и княгиня, невзирая на свой сан, во внезапном испуге позабыв о каком бы то ни было этикете, ворвались в комнату вместе со слугами. Камеристки подняли принцессу с пола и положили ее на кушетку, а между тем послали за лейб-медиком и за хирургом. По принадлежностям, разбросанным по столу, князь мгновенно понял, что случилось, и сказал, гневно сверкая глазами, принцу, который ужасно кричал и причитал: «Смотри, Игнатий, вот что выходит из твоих дурацких ребяческих проказ. Дай наложить себе мазь от ожогов и – не вой, как уличный мальчишка! Березовой розгой бы – следовало бы – по зад…» Губы его дрожали, и речь его утратила ясность, понять его стало невозможно, и он с чопорной важностью покинул комнату. Глубокий ужас охватил челядинцев, ибо только в третий раз князь называл принца просто Игнатием, обращаясь к нему на «ты», а ведь всякий раз это было у него проявлением дичайшего и с превеликим трудом подавляемого гнева!

Когда лейб-медик объявил, что наступил кризис и он надеется, что опасное состояние принцессы теперь уже скоро пройдет и она совершенно выздоровеет, княгиня проговорила менее участливо, чем можно было бы ожидать: «Dieu soit loué![109] пусть мне сообщат о дальнейшем течении болезни».

Впрочем, она заключила в объятия плачущего принца, утешила его нежными словами и последовала затем за князем.

Тем временем Бенцон, которая собралась вместе с Юлией проведать несчастную Гедвигу, прибыла во дворец. Едва она услышала о том, что случилось, как стрелой влетела наверх, в комнату принцессы, подбежала к кушетке, опустилась перед нею на колени, схватила Гедвигу за руку и уставилась ей в глаза, в то время как Юлия проливала жаркие слезы, воображая, что, быть может, смертельный сон вскоре похитит ее сердечную подругу. Вдруг Гедвига глубоко вздохнула и произнесла глухим, почти невнятным голосом: «Он убит?» Тотчас же принц Игнатий перестал плакать, хотя ему и было больно, и воскликнул, преисполненный радости по поводу удавшейся экзекуции, смеясь и хихикая: «Да-да, сестрица-принцессочка, убит наповал, выстрелом прямо в сердце!» – «Да, – продолжала говорить принцесса, вновь опустив глаза, которые она было широко раскрыла, – да, я знаю это. Я видела каплю крови, которая вытекла из сердца, но она упала на грудь мою, и я окоченела, сделалась кристаллом, и только она одна, только эта капля жила в моем трупе!» – «Гедвига, – начала советница тихо и нежно, – Гедвига, пробудитесь от злосчастных сновидений, Гедвига, узнаете вы меня?» – Принцесса чуть приподняла руку, как будто бы желая, чтобы ее оставили в покое. «Гедвига, – продолжала Бенцон, – Юлия здесь». Улыбка заблистала на устах Гедвиги. Юлия склонилась к ней, запечатлела тихий поцелуй на побледневших устах подруги, и тогда Гедвига еле слышно прошептала: «Вот теперь уже все прошло, за несколько минут я совсем соберусь с силами, я чувствую это».

Никто до сих пор не позаботился о маленьком государственном преступнике, который с окровавленной грудью лежал на столе. Теперь мертвая пичужка бросилась Юлии в глаза, и только в это мгновение она сообразила, что принц Игнатий вновь играл в отвратительную, ненавистную ей игру. «Принц, – молвила она, и щеки ее запылали, – принц, что сделала вам эта птичка, которую вы без жалости умертвили, здесь, в комнате? Это поистине глупая и ужасная игра – вы давно уже обещали мне перестать играть в нее – и все-таки не сдержали слова – но! – если вы еще раз так поступите, я никогда больше не стану расставлять ваши чашки или учить ваших куколок говорить или рассказывать вам истории о короле подводного царства!» – «Только не сердитесь, – простонал принц, – только не сердитесь, фрейлейн Юлия! Но это была пестрая и предерзостная шельма! Чтобы тайно отрезать у всех солдат полы мундиров и, кроме того, – поднять мятеж! Но – ой, как больно, ой, как больно!» Бенцон взглянула на принца и потом на Юлию со странной улыбкой и потом воскликнула: «Стоит ли причитать из-за пустякового ожога! Но в самом деле, хирург так никогда и не явится со своей хваленой мазью. Правда, обычное домашнее средство отлично может помочь также знатным людям. Принесите сюда сырой картофель!» Она шагнула к дверям, но вдруг, как бы охваченная некой мыслью, остановилась, заключила Юлию в свои объятия, поцеловала ее в лоб и сказала: «Ты мое доброе, милое дитя и всегда будешь тем, чем ты должна быть! Берегись только сумасбродных безумных глупцов и замкни свою душу от злого волшебства их увлекательных речей!» – с этими словами